Глава 9. «Паразит на закуску»
(***)
Дверь квартиры с громким эхом скрипнула, впуская внутрь двоих подростков и распространяя слабый, но достаточно ощутимый запах сырости и старой мебели. Вечер багровел красным пламенем за тучами, посему всё помещение заливал приятный алый оттенок, обрамлял каждую тень свечением и мерцал переливами на блестящих поверхностях. В холодильнике привычно пусто, на полках, шатающихся и мерзко скрипящих от каждого прикосновения, стояли мука и сода, а поодаль, в спрятанном от мышей и крыс месте, хранились крупы и макароны. Мяса, яиц, фруктов и овощей не было – только вода и соль из того, что можно съесть прямо сейчас, потому что желудок достаточно громко урчит, а горло уже сводит от тянущего болью голода.
Терренс всё ещё сонно тянется к пачке с рисом, хрипловато кашляет и грустными, чуть напухшими от слёз глазами смотрит прямо сквозь стены, потупившись в одну точку. Мысли летают далеко-далеко, подобно перелётным птицам, поэтому лицо выражает полную отречённость, а пальцы дрожат, как будто парня бьёт лихорадка. Меган, понаблюдав за братом минуты три от силы, безучастно хмыкнула, сложив руки на груди, развернулась и ушла в их общую комнату, из коей позже стали доносится музыка и знакомые голоса персонажей какого-то аниме, что они смотрели несколько лет назад. Ему было всё равно, ибо голод, медленно пленяющий его разум, разрастался со скоростью света в вакууме, а шум кипящей воды уже порядком раздражал.
Не посмотрев в бумажную ёмкость с кашей, Терренс насыпал рис сразу же в бурлящую воду и накрыл всё крышкой, после чего, не желая сейчас видеться с сестрой, упал в хилое кресло, в котором по обычаю спал Сал. Запах его геля для душа, тонко чувствующийся запах пота и лекарств, кажется, уже впитался в грязноватую и местами порванную обивку мебели, поэтому парень, слегка боязно рассмотревшись по сторонам, уткнулся лицом в ткань, яростно, но тихо вдыхая исходящий от неё аромат. Он понимал и осознавал, что это боле чем странно, но ничего поделать с собой нет сил – есть силы только вздыхать, скрывать и плакать по ночам от невозможности всего, что мозг придумывает в минуты сладкой скуки, и заведомо проигрышной игры в любовь, такой болезненной и колкой. Юноша не заметил, как из-под прозрачной крышки стала убегать кипящая вода, и как на щеках происходило то же самое.
Внутри как будто раздор между огнями: один слаб и немощен, взывает остановиться, отбросить съедающие рассудок чувства, забыть или хотя бы смириться, а второй силён, и мощь выскакивает из него тёмными клубнями едкого дыма, что отравлял и искушал продолжить фантазировать и представлять картинки, которым суждено остаться в голове, никогда не представая пред глазами как что-то реальное и так сильно желанное. До боли в пальцах и ноющих плечах, до глубоких царапин на бёдрах и в кровь расчёсанной кожи на щиколотках, до покрасневших колен и локтей, огрубевших и сухих, до выдранных с корнями чёрных волос, до слёз со вкусом безнадёжности, до колющего и сжимающего глотку чувства собственной никчёмности, до гулко бьющегося о рёбра сердца, так напрасно влюблённого не в того.
Паршиво, горько и крайне иронично.
Наконец вспомнив, что вода имеет свойство испаряться и назад конденсироваться, падая тяжёлыми каплями с крышки на плиту, Терренс оторвался от кресла, замечая, что на нём остался мокрый круг, повторяющий очертания его лица, подошёл к кастрюле, забыл, что она горячая, и взялся голыми руками за металлические ручки, только через секунду ощущая жгучую боль и образовывающиеся на коже ожоги-волдыри. Он громко пискнул, сразу же выпуская из рук горячую посуду, посмотрел на ладони и ужаснулся: на коже проступали красные пятна, очень схожие с теми, которые он видел пять лет назад, только на другом человеке. От этого тело Терренса содрогнулось, глаза расширились, а в ушах закипела кровь, рассыпаясь на мерзкую мелодию вместо с продолжительным и оглушающим звоном. Стало страшно, до жути страшно, поэтому он сполз на пол, продолжая всматриваться в красные жгучие пятна на ладонях, и плакал, и горячие капли падали на ожоги, перед этим размазываясь по заалевшим от испуга щекам, щипали солью и травили запятнанную в грехи душу. Кажется, это длилось бы вечно, если бы Меган вдруг не выбежала из комнаты, сразу направляясь к входной двери, и не застала перед этим трясущегося брата, что будто маниакально смотрел на собственные ладони.
- Эй, очнись! – гулом долетало до слуха, но всё вокруг было словно в тумане, в пелене мутных слёз, поэтому парень даже не мог понять, кто и зачем его зовёт. Пока вдруг не почувствовал колющее жжение на щеке – звонкая и размашистая пощёчина привела его в чувство. – Эддисон, приди в себя, идиот!
Яркие зелёные глаза блестели пуще прежнего, когда их окутывал плач, а ресницы слипались от солёной влаги, поэтому со стороны плачущий Терренс казался ещё красивее, особенно с взлохмаченными чёрными волосами, местами прилипающими к мокрым щекам. «Завораживающее действо», - подумала Меган и, жутко улыбаясь, вдруг ударила по лицу брата во второй раз, а потом ещё раз и ещё, пока на заднем размытом фоне надрывался дверной замок, каша продолжала кипеть на плите, и горячая вода катилась струйками уже на пол, разбиваясь об него каплями. Меган остервенело замахивалась небольшой ладонью, и шлепки вместе с болезненными вскриками растворялись в атмосфере, как токсичный газ синильной кислоты¹, и остановить её ничего не могло: пусть Терренс и пытался ухватится за неё ладонями, но боль, что пронзала каждую клетку его естества, убивала сильнее обычных, но достаточно жестоких пощёчин, поэтому он бросил затею как-то препятствовать сестре – это бы всё равно ничего не изменило; гудящий неприятным эхом звон то нарастал с силой частоты, то замолкал, а в один момент и вовсе прекратился, что и на дюйм не повернуло голову девушки в шокированном или непонимающем жесте. Казалось, что это будет длиться вечно, но за секунду всё изменилось.
Приближающиеся шаги, что цокали твёрдой подошвой по полу, запах табачного дыма, бьющий остротой и выразительностью в нос, вовремя остановленная рука, что вот-вот бы нанесла, возможно, слишком сильный удар по и так уже местами кровоточащему лицу. Оба удивлённо уставились на пришедшего человека, за мгновения придя в себя.
- Придурки, могли бы хоть замки сменить, тогда мне было бы, за что на вас злиться, - прокуренным, но до жути знакомым для Меган и Терренса голосом гордо произнесла Эшли, что явилась перед ними, как призрак из прошлого. Чёрный длинный плащ, крепкая хватка на чужом запястье, ядовито-зелёные глаза, блестящие еле уловимым раздражением и очерченные толстыми тёмными стрелками. Её лицо, искажённое гримасой лёгкой злобы и впавшими от сигарет желтоватыми кругами под глазами, с полуулыбкой в смеси казалось немного пугающим. Терренс нахмурился, жмуря глаза, а Меган, напротив, так сильно обрадовалась, что без предупреждения кинулась старшей сестре на шею.
- Эш! Ты вернулась! – она кричала от счастья, целуя сестру в холодные щёки и обнимая тонкими руками шею, будто они не виделись сто лет. Хотя, по сути, приблизительно так и было.
Брат же не сдвинулся с места, всматриваясь припухшими глазами в Эшли и с ужасной болью сжимая обожжённые кулаки, а после резко встал и, слегка пошатываясь, удалился из комнаты. Щеколда на дверях громко зазвенела: он заперся в общей комнате, уже чувствуя её осуждающий взгляд затылком.
- Привет, Меги, - ласково протянула Эшли, вставая сама и помогая подняться сестре. На её лице играла довольная улыбка.
- Я так счастлива, что ты вернулась, - снова обняв вернувшуюся после долгой разлуки сестру, Меган не жадничала на доброе выражение лица. – Ты ведь останешься?
- Эм, ну, на пару недель уж точно, - немного неловко ответила она, теребя пальцами кончики чужих волос. – Когда это ты покраситься успела, чертовка?
Мега хмыкнула, подняв глаза на сестру и все ещё не выпуская её из крепких объятий. Глаза сияли ярко, а в ушах будто играла самая лучшая мелодия.
- Да я уже как год хожу с цветными. Однажды пришла домой с зелёными волосами, и, Господи, ты бы видела глаза Салли: они буквально полезли на лоб! – Меган звонко рассмеялась.
- И он смирился? – Эшли сделала паузу, а потом сразу же сама ответила на свой вопрос: - Ну, да, это же Сал – более мягкотелого человека я ещё никогда не видела в своей жизни.
- О да, он не может запретить нам что-то – то ли из жалости, то ли из-за своего идиотского характера, ведь он искренни нас любит, - нарочито-язвительно она проговорила последние слова, и в глазах её блеснули недобрые огоньки. Кажется, старшей сестре это понравилось.
- А почему это ты Терренса лупила? Мальчика не поделили или что? – Меган от шока распахнула веки так широко, что взору показались скрытые красные капилляры на белом тле. – Что? Ты не знала?
Эшли рассмеялась: издевательски и надменно, словно намеренно хотела этим обидеть и удивлённую девчушку, и утирающего ватой кровь на собственном лице Терренса, что, несомненно, слышал каждое слово старшей сестры.
- Ты ещё скажи, что и про Салли не знала, - Меган отступила на шаг назад – сегодня определённо был день шокирующих новостей. – Чёрт, я ведь не жила тут пять лет и до сих пор это помню, а ты ведь даже не пропадала никуда и всё ещё об этом не знаешь… Ужас.
Терренс утирал слёзы в комнате – ему больно слышать то, как над ним (хотя это не так существенно) смеются, как смеются над его братом, как его предпочтения буквально выставляют напоказ без его же разрешения и даже ведома – Сал не заслуживает такого отношения к себе. Никто не заслуживает. Смех Эш настолько пропитан скрытой злобой, ненавистью и унижением, что на душе становилось так мерзко и душно, что скорее бы уж умереть, лишь бы не слушать эту омерзительную насмешку. На вид гордая и уверенная в себе, она был той ещё крысой – Терренс знал – но под овечьей шкурой она пудрила мозги Меган, воздействуя на неё самым паршивым способом – сладкой ложью, вгоняющей в призрачные рамки, показывающей желанные картинки и умело пряча действительность «меж пальцами». Он знал, насколько лживой и коварной может быть его родная старшая сестра, хотя… возможно ли знать границы человеческой двуличности и отвратительности, если и сам не знаешь рамки своей прогнившей натуры?
- Может, поужинаем? Тут ведь Терренс что-то приготовил, стоит попробовать, - последние слова Меган специально произнесла громче, чтобы потом услышать шумно урчащий желудок брата, что точно не выйдет есть с ними. Так и произошло.
Удивлённо заглянув в небольшую кастрюлю, девушка отключила плиту, взяла относительно самую чистую ложку из скопа грязных столовых приборов и, даже не глядя на содержимое, перемешала еду. Меган всё ещё пыталась отойти от шокирующей информации, о которой узнала из уст собственной сестры, пропавшей куда-то без вести на пять лет, тем более так уж слишком внезапно, и так же неожиданно появившейся, как снег, что упал на голову в июле: хлопала глазами, безучастно переводя взгляд то на Эшли, то на дверь в комнату, из которой продолжали доноситься болезненные всхлипы.
Миски с горячей кашей скользнули по столу, как пёрышки на ветру, грязные ложки (за неимением чистых) последовали за ними, а позже и Эшли плюхнулась на хилое и трухлое сидение табуретки, что шаталась и скрипела так, будто вот-вот развалится.
- Эй, Терренс, подтирай слюни и выходи ужинать, чёрт тебя дери! Или хочешь ложиться спать голодным? – прикрикнув, обратилась к нему сестра, пока добавляла себе в рис соль.
- Чего ты так о нём печешься? – с усмешкой произнесла Эш и проницательно посмотрела на Меган. Та немного вздрогнула от такого пристального и читающего взгляда.
- Ну, он всё же мой брат, как ни крути, - колеблясь, ответила девушка и закинула в рот первую ложку каши. Она показалась ей сытнее обычного, словно в неё добавили мясо.
Повисла неловкая тишина голосов, ибо только металлические ложки стучали о миски, да и зубы иногда скрежетали от временами попадающихся камешков в еде. Казалось, что наступила относительно спокойная идиллия. Но Эшли вдруг заговорила:
- А где это Сал? Он ведь знал, что я приду. Прячется где-то? Или решил не встречать хлебом-солью свою сестричку старшую? – она рассматривалась по сторонам, будто в поисках парня, но того, естественно, нигде не было: в комнате была только Меган с покрасневшими от температуры щеками и набитым ртом.
- Вмыфле он знаф? Омткуфда? – неразборчиво проговорила та, на что сестра только прыснула, заливаясь трелью смешка.
- Пережуй для начала, дурёха, - отвесив шутливо щелбана, Эш услышала щелчок и напряглась, когда в проёме показался Терренс: с опухшим лицом, пластырями на коже и перемотанными бинтом руками. Он выглядел жалко.
- Сал в больнице, - еле слышно прошептал он и преспокойно сел на своё место, пододвигая ближе бело-жёлтую миску. За весь вечер он не сказал больше ничего.
Порыскав ложкой в каше, он неожиданно наткнулся на что-то, не совсем похожее на рис, потому что это что-то было ребристым, больше по размерам и с желтоватыми концами, да и когда он раздавил его на бортике посуды, изнутри показалось не обычное белое наполнение, а что-то грязно-розового оттенка. За короткое время сообразив, что это, чёрт подери, червяки, Терренс поднялся со стула, что сразу же скрипнул, и медленным шагом удалился из помещения, не отвечая ни на один вопрос по типу: «Почему не ешь?», «Не нравится? Ты же сам это приготовил»; и наблюдая за тем, как обе сестры преспокойно поедают кашу с необычным гарниром. Потянуло блевать.
- Ну, мне больше достанется, - с ехидной улыбкой Меган пересыпала чужой рис себе в миску, даже не замечая размазанные по посуде внутренности сваренного червяка. – Кстати, ты где пропадала-то, м?
Глава 10. «»
Широко раскрыв глаза, Эш не ответила на вопрос – продолжила молча поедать ужин, лишь временами поглядывая на дисплей своего телефона и на сестру, что пытливо выжигала взглядом дыру в её лбу.
1 2 3 4 5