Когда Дипак задвинул решетку, Лали изобразила голосом ее скрип; когда кабина начала подъем, она стала вторить урчанию мотора.
— Если ты пришла посмеяться, не стоило утруждаться…
— Ты никогда не посмел бы так говорить со своими пассажирами. Вези меня на девятый и помалкивай, будь так добр. Мне хочется, чтобы ты обращался со мной, как с остальными.
— Хорошо, на девятый и вниз. И все! — строго проговорил он.
Но на девятом этаже Лали попросила его открыть решетку и вышла из лифта.
— Что это такое, в конце концов?! — возмутился Дипак.
— Я хочу, чтобы все было по-настоящему — обслуживание по высшему разряду. Возвращайся на первый этаж, я тебе позвоню, и ты приедешь за мной, выражая почтительность, как будто я владелица квартиры в этом невероятно прекрасном доме.
Дипак недоумевал, что за муха ее укусила. Он закрыл решетку, кабина поехала вниз.
Проведя в холле несколько минут, он удивился, что не слышит звонка, забеспокоился и поднялся на девятый этаж. Его тревога усилилась многократно, когда он не обнаружил жены на лестничной площадке.
Хлоя усадила Лали на диван.
— Я заварю чай. Сейчас, я мигом!
Находиться в такой шикарной квартире, тем более позволить, чтобы вокруг нее суетились, было для Лали так необычно, что она не стала спорить. Оставшись ненадолго одна, она залюбовалась видом из окна.
— Это мой наблюдательный пункт, — объяснила хозяйка, вернувшись с подносом на коленях. — Заняв позицию у окна под определенным углом, можно увидеть триумфальную арку в Вашингтон-сквер-парке. Вам-то нужно всего лишь немного наклониться…
— Как же чудесно так жить!
— Прикованной к креслу?
— Я не это хотела сказать…
— У вас срочное дело? Мистеру Ривере стало хуже?
— Нет, речь о другом человеке.
— О Дипаке?
— Нет, о вашем бухгалтере со второго этажа.
И Лали рассказала о монтажном комплекте, установка которого похоронит карьеру ее мужа. Она сама не знала, зачем сюда пришла. Ей всегда удавалось устранять проблемы, но сейчас она впервые в жизни ощущала беспомощность. Ей требовался союзник в битве, кто-то, кто поставил бы на место Грумлата, пока она не придумает выход. Услышав о плане бухгалтера, Хлоя всерьез рассердилась.
— Не знаю пока, каким образом мы расстроим его планы, но мы обязательно это сделаем, положитесь на меня. Попытки выгнать Грумлата в шею ничего не дадут, он найдет способ вернуться. Нет, здесь нужна дискредитация. Это наверняка не первая пакость на его счету. Я проберусь к нему и пороюсь в его бумагах.
— Не представляю, как вы сумеете остаться незамеченной…
— У вашего мужа есть дубликаты всех ключей.
— Дипака нельзя в это вовлекать. Он до того порядочный, что…
Хлоя в задумчивости курсировала между диваном и окном.
— Я тоже такая: расхаживаю, чтобы лучше думалось, — заметила Лали, а потом спохватилась и пробормотала, что очень ей сочувствует.
— Ничего страшного. Я попробую выиграть несколько дней. Поговорю с отцом, он хороший советчик.
— Что бы он ни посоветовал, не впутывайте в это Дипака. Если он узнает, что я что-то замышляю у него за спиной, он никогда мне этого не простит.
— Проводить вас на служебную лестницу?
— Нет уж, одного падения с нее вполне достаточно!
Хлоя проводила гостью до двери.
Лифт приехал на девятый этаж, и Дипак доставил жену вниз, обращаясь с ней в высшей степени почтительно — так, как она не ожидала: не промолвил ни слова, даже не покосился в ее сторону, когда она вошла в кабину, потом, по-прежнему молча, провел ее по холлу, отворил перед ней дверь и сопроводил на тротуар. Там он попрощался с ней, церемонно приподняв фуражку, и вернулся за свою конторку. Стоило ему сесть, как в кармане завибрировал телефон.
— Вот и еще восемьдесят восемь метров, — пробормотал он, поднимаясь на девятый этаж.
Санджай и Сэм шагали по Таймс-сквер.
— В кои-то веки ты не пытался задремать во время встречи! Я тебя прямо заслушался! Чрезвычайно убедительно! Еще чуть-чуть — и я побежал бы вкладывать свои деньги в твой проект! — захлебывался от восторга Сэм.
— Чуть-чуть не считается, — отозвался Санджай.
— Наберемся терпения, нам предстоит уломать еще два десятка инвесторов.
— Пойми, Сэм, в этой гонке для меня важна каждая секунда. Проиграю — всего лишусь.
Сэм взял Санджая за локоть:
— Погоди! У меня идея. Знаешь, что заставляет инвесторов тормозить? Им страшно инвестировать в Индию. Что нам мешает открыть филиал в Америке?
— Катастрофическая нехватка времени — вот что!
— Здесь — храм капитализма, регистрация фирмы — дело считаных дней, я могу взять это на себя.
— Во сколько это обошлось бы?
— Пришлось бы потратиться на юристов — сущий пустяк по сравнению с ожидаемой прибылью. Но от тебя потребовалось бы финансовое вложение в доказательство твоей беззаветной веры в успех. Полмиллиона баксов — и дело в шляпе. Полагаю, для тебя это не проблема?
Санджай вспомнил Хлою, и идея создать отделение в Нью-Йорке показалась ему заманчивой. Имелось, правда, одно, но существенное препятствие: его состояние нельзя было превратить в живые деньги. Ему пришлось бы взять их в долг под залог его доли акций отеля «Мумбаи Пэлас». К своему удивлению, он даже не встревожился при мысли, что дядья примут в штыки его действия.
— Согласен, — сказал он. — Сейчас же позвоню в Мумбаи, пусть сделают расчет. Я распоряжусь об изготовлении макета интерфейса для американского рынка. Через несколько часов мы будем знать, что к чему.
— Опомнись, в Индии сейчас ночь…
До ноздрей Санджая долетел будоражащий запах, и он стал нюхать воздух, словно мышь, почуявшая сыр.
— Ты что, кролик? Или мышь? Что на тебя нашло? — возмутился Сэм.
Но Санджай уже обнаружил уличного торговца.
— Мумбаи никогда не спит! — воскликнул он. — Пойдем, не пожалеешь!
— Что это? — настороженно спросил Сэм, глядя на странный гамбургер, который протянул ему торговец: вместо мяса между двумя ломтями хлеба виднелось нечто непонятное, поджаренное и смазанное сверху еще более непонятной оранжевой массой.
— Если хочешь прожить хотя бы день в Индии, начинай привыкать к нашей кухне.
Сэм неуверенно надкусил сэндвич, скорчил удивленную гримасу, отдавая должное вкусу вада пав, и поспешно сглотнул. Не прошло и пяти секунд, как из глаз у него полились слезы, лицо побагровело. Жестами он потребовал бутылку воды и залпом ее осушил.
— Фу, так-то лучше… Ты за это ответишь! — прохрипел он, пытаясь отдышаться.
Хозяин ресторанчика «Клодетт» встретил Бронштейнов с распростертыми объятиями. Он наклонился и поцеловал Хлою, после чего встал позади ее кресла. Бронштейн недоумевал, почему только Клоду она разрешает ее возить.
— Ваш столик готов! — провозгласил Клод. — Рекомендую мой буйабес. Пальчики оближете!
— Тогда две порции буйабеса, — попросил профессор.
Хлоя стала рассказывать, как у нее прошел день. Упомянув о визите Лали, она призналась, что не может придумать, как помешать Грумлату.
— Покупка деталей без нашего ведома — это непростительно! — возмутился отец. — А между тем автоматизированный лифт — залог твоей свободы.
— Меньше всего я ждала таких слов от тебя! — удивилась Хлоя. — Тебе безразлична участь Дипака и Риверы?
— Мне-то небезразлична, но так будут рассуждать наши соседи, — стал оправдываться профессор. — Я, конечно, буду возражать, но у нас всего один голос из восьми.
— А вот и нет! За нас будет миссис Коллинз. Между прочим, контора на втором этаже — ее собственность, вот тебе уже три голоса. Остается уговорить владельца еще одной квартиры — и получится ничья.
— Попробуем сагитировать Моррисона. Все будет зависеть от степени его опьянения во время собрания.
— Какое еще собрание? — насторожилась Хлоя.
— Не хотелось лишний раз тебя расстраивать, но… Грумлат созывает внеочередное собрание жильцов. Я получил уведомление, в нем он пишет, что нашел решение проблемы с лифтом. Теперь понятно, о чем речь…
— Когда собрание?
— Завтра в пять.
После ужина Хлоя попросила счет, но Клод, как водится, отказался и сам проводил гостей до двери.
— Почему вы с нами так щедры? — спросила его Хлоя.
— Это не щедрость, а признательность. Отец ничего вам не рассказывал? Когда я открыл ресторан, жители этого шикарного района подняли меня на смех. Мне давали три месяца, не больше, утверждая, что я разорюсь. Сначала мне казалось, что они правы. Шли дни, а заведение пустовало. Знали бы вы, как долго к нам почти никто не ходил! Но мистер Бронштейн был верен мне, всегда меня хвалил, призывал держаться. Однажды его посетила блестящая идея…
— Просто я посоветовал вспомнить о законе спроса и предложения, — подхватил профессор. — Я порекомендовал целую неделю отвечать отказом на звонки с просьбой зарезервировать столик и говорить, что все занято до следующего понедельника.
— Так вот, в этот самый следующий понедельник зал заполнился на три четверти, а это для вечера понедельника попросту аншлаг. Разнесся слух, будто в «Клодетт» невозможно забронировать столик. Этого оказалось достаточно, чтобы всем захотелось у меня побывать. Вот уже десять лет каждый день, кроме понедельника, у нас нет отбоя от гостей. Поэтому вы всегда будете моими желанными гостями.
В ту ночь никому не спалось. Наверное, из-за полнолуния.
Хлоя до рассвета репетировала свой текст, время от времени подъезжая к окну и наблюдая за улицей. Вечером звонил Джулиус, интересовался, как у нее дела.
Уильямс посвятил часть ночи сочинению своей колонки. Его жене нужно было до конца недели закончить альбом, и она рисовала у себя в кабинете.
Леклеры восстанавливали силы перед телевизором после любовных утех.
Миссис Коллинз принесла в кухню своего попугая, начала читать ему вслух детективный роман и разрыдалась, когда сыщик, преследовавший грабителя, оступился и сломал ногу.
Моррисон опорожнил под оперу Моцарта целую бутылку виски «Макаллан» и в пять утра рухнул на свой персидский ковер.
Зелдоффы поссорились. Муж лежал на диване в гостиной и дулся, уличный шум не давал ему сомкнуть глаз. Жена в спальне читала псалмы, чтобы добиться прощения свыше за произнесенные ею грубые слова.
Ривера почти всю ночь читал детектив. До успокоительных на ночном столике ему было не дотянуться, а вызывать ночную сиделку он опасался, потому что медсестра в его книге отравила пациента.
В доме № 225 по Восточной 118-й улице Санджай, кое-как пристроившись за неким подобием письменного стола, принесенного к нему в голубую спальню тетушкой, общался по скайпу с компьютерщиками в Мумбаи, сохраняя на своем ноутбуке пересылаемые ими цифры.
Одному Дипаку, который спал, прижавшись к жене, полнолуние было нипочем. Он посапывал как сурок. Но к сожалению, недолго.
9
— Который час? — пробормотал Дипак, протирая глаза.
— Самое время сказать жене, что она замечательная женщина.
Дипак нашарил очки и приподнялся, уставившись на Лали:
— Нельзя было дождаться звонка будильника?
— Мне надоело ворочаться без сна. Вставай, нам надо поговорить. Я заварю чай.
Дипак испугался, что у жены что-то с головой.
— Всего четыре утра! Не хочу я никакого чая, — запротестовал он. — Я давно знаю, что таких, как ты, больше нет, и всегда буду тебе признателен за то, чтобы ты за меня вышла. Ну вот, я сказал. Можно мне теперь еще немного поспать?
— Даже не надейся! Тебе придется меня выслушать. Я придумала решение наших проблем.
— Опять, что ли, твоя несуразная затея — заделаться ночной лифтершей?
— А вот и нет! Я знаю, кто может заменить Риверу.
Дипак заглянул под кровать, взбил подушки, отодвинул и снова задернул занавески.
— Что ты делаешь? — удивилась Лали.
— Ну как же! Раз ты нашла нам спасителя, ворочаясь в постели, значит, он должен быть где-то рядом, вот я его и ищу.
— Нашел время дурачиться!
— Ты сто раз повторяла, что тебя привлекло мое чувство юмора, хотя я считал, что все дело было в моем неподражаемом искусстве крикетиста…
— Решил похвастаться? Брось! Лучше поищи как следует, потому что ты прав, он совсем рядом!
— Этого-то я больше всего и боялся: у тебя поехала крыша!
— Найти квалифицированного лифтера, члена профсоюза, отвечающего требованиям страховых компаний, — так ты сформулировал задачу?
— Именно так она и звучит, только я тебе ее не формулировал! — вытаращил глаза Дипак.
— Лишнее доказательство того, что я еще умнее, чем ты воображал!
— Наверное, это я выжил из ума: никак не пойму, куда ты клонишь.
— Санджай!
— По-прежнему холодно.
— Наплети своим дружкам в профсоюзе, что твой племянник накопил богатый опыт управления лифтами в Мумбаи. Им ничего не останется, кроме как заключить с ним контракт. Ты столько лет кормил их членскими взносами, пускай от них будет хоть какой-то прок! Проклятому бухгалтеру нечего будет возразить.
— Понимаю теперь, зачем тебя понесло на девятый этаж… Очень великодушно с твоей стороны, я чрезвычайно тебе признателен, вот только в твоем плане есть небольшой изъян.
— Совершенно безупречный план, не подкопаешься! — стояла на своем Лали.
— Беда в том, что у твоего племянника нет необходимой квалификации.
— Он работает в хай-теке! Думаешь, у него не хватит умения, чтобы управлять лифтом? Или это у тебя не хватит умения, чтобы научить его своей премудрости? Между прочим, это твой долг, если бы ты этим озаботился, мы не угодили бы в такую передрягу.
Упомянув о долге, Лали попала в точку. Дипак обиделся, но ей не было дела до его обид, вернее, именно на его обиду она и делала ставку.
— Предположим, я его натаскаю, — начал он нравоучительным тоном. — Предположим, мои коллеги в профсоюзе позволят нам провернуть это дельце. Но с чего ты взяла, что он согласится? Если ты уже не уговорила его у меня за спиной…
— Я сумею его уговорить.
— Спорим, что не сумеешь? Давай вернемся к этому разговору после того, как ты попробуешь, — предложил Дипак.
После этих слов он снял очки, погасил свет и зарылся лицом в подушку.
Санджай открыл глаза и схватил телефон. Накануне он так заработался, что сейчас не проснулся даже от утреннего света. Вскочив как ошпаренный, он метнулся в ванную и вскоре выбежал оттуда уже в элегантном костюме. Он даже повязал галстук — пусть Сэм порадуется!
— Вот на какой ерунде держится доверие в этой стране! И кто здесь, интересно, больной? — пробормотал он, стоя перед зеркалом.
Он вызвал через приложение машину и метнулся к двери.
— Какой ты шикарный! — восхитилась Лали. — Прямо банкир!
— Я так вырядился как раз для встречи с настоящим банкиром.
— Хочешь со мной пообедать?
— Сегодня у меня очень насыщенный день. Лучше в другой раз.
— Мне срочно нужно с тобой поговорить! — взмолилась она.
Санджай посмотрел на свою тетушку. Не уделить ей время было бы очень невежливо.
— Хорошо, я что-нибудь придумаю. А сейчас мне надо бежать. Встретимся часиков в пять в Вашингтон-сквер-парке, на скамейке, там есть один человек, он всегда играет на трубе.
— Какой еще человек?
— Сама увидишь! — крикнул Санджай уже с лестницы.
Сэм изнывал от нетерпения. Вбежав в его офис, Санджай начал с извинений.
— Это такая индийская традиция — вечно опаздывать?
— В Мумбаи — да. Там такое движение, что успеть вовремя — значит прийти раньше времени, — объяснил Санджай.
— Мы в Нью-Йорке, если ты забыл!
— Зато мы в Индии никогда не спим. Держи, вот цифры, я корпел над ними всю ночь.
— Лучше поторопимся, нас ждет клиент, убеждать надо его, а не меня.
Весь день Санджай доказывал прибыльность своих предложений. За это время солнце, встав над Ист-Ривер, повисело несколько часов над Пятой авеню и стало заходить над Гудзоном.
В 16:45 профессор Бронштейн, который слегка сократил свою лекцию, шел домой через Вашингтон-сквер-парк.
Одновременно туда через противоположные ворота вошла Лали и двинулась в глубь парка, ориентируясь на зов трубы.
В 17:0 °Cанджай расстался с Сэмом. Он был совершенно без сил, но в первый раз чувствовал оптимизм. Все успехи были еще впереди, но Сэм уже видел себя у штурвала индо-американской империи, которая заставит дядьев Санджая позеленеть от зависти.
В 17:05 Дипак отвез Бронштейна на второй этаж. Все соседи уже собрались в конторе Грумлата и ждали только профессора. Не пришла одна миссис Коллинз, доверившая свой голос Бронштейну и наказавшая ему проголосовать вместо нее против предложения бухгалтера.
В 17:1 °Cанджай брел по аллеям Вашингтон-сквер-парка. Галстук был выброшен в первую же попавшуюся ему на пути урну.
Лали ждала его на скамейке.
— Вот и я, — пропыхтел он, плюхаясь рядом с ней. — Извини, что опоздал.
Лали не отрывала взгляд от шляпы трубача, лежавшей на земле.
— Мой брат не бросил свой кларнет?
— Нет, он играл до конца жизни.
— Как же он мучил меня своим джазом, когда мы были молодыми! С тех пор я иногда слушаю джаз, это навевает воспоминания…
— Хорошие?
— Глядя в зеркало, я вижу в нем не себя. Я остаюсь девушкой, какой ходила по улицам Мумбаи. Мне так нравилось нарушать запреты, быть свободной!
— Жизнь была тяжкой?
— Правильнее сказать — трудной. Так всегда бывает, когда ты не такая, как все.
— Тебе никогда не хотелось туда вернуться?
— Дня не было, чтобы я об этом не мечтала. И до сих пор мечтаю. Но раньше возвращение было бы для Дипака слишком рискованным.
— До такой степени? Могли бы приехать в отпуск.
— Ради чего? Чтобы нас встретили запертые двери? Чтобы повидать родственников, отказавшихся общаться со мной и знакомиться с человеком, которого я полюбила? Потерять родителей — жестокое испытание, но так уж устроена жизнь. Но когда они от тебя отрекаются, это больше чем жестокость. Как почитание традиций можно поставить выше любви к своему ребенку? Мою молодость стерегли, как святыню. Обскурантизм не более чем ненависть, религия — предлог для абсурдного поведения.
— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ничего ты не знаешь! Ты мужчина, да еще из привилегированной касты, ты свободен. Отец прогнал меня, потому что устыдился собственной дочери, и мои братья не посмели ему помешать. Но кое-что общее у нас с тобой есть: у тебя не осталось другой родни, кроме меня, а у меня — кроме тебя.
— Это притом что несколько дней назад мы еще не были знакомы.
— Нет, по-моему, ты знал меня лучше, чем говоришь. Нас свел не случай. Когда тебе понадобилась семейная поддержка, ты обратился ко мне, потому что знал, что только я приду тебе на помощь. Что, не так?
— Возможно, что так оно и было…
— Рада это слышать, потому что теперь настал мой черед попросить тебя о небольшой услуге.
— Проси чего хочешь!
— Ну раз так… Как тебе известно, коллега-сменщик Дипака сломал ногу, и это несчастье имеет для нас серьезные последствия. Их наниматели хотят воспользоваться создавшейся ситуацией, чтобы автоматизировать лифт.
Как Санджай ни ломал голову, он не мог понять, какое отношение это имеет к нему.
— Думаю, после стольких лет службы Дипак может рассчитывать на приличное выходное пособие, — сказал он.
— Чем богаче люди, тем скареднее; кстати, в скаредности, скорее всего, и заключается причина их богатства. Но для Дипака это вопрос не денег, а гордости, чести и самой жизни. Вот что стоит на кону!
— При чем тут его честь? В случившемся нет его вины.
— Дипак великолепно играл в крикет, на него имела виды национальная сборная. Его ждала профессиональная карьера — магическое средство, чтобы преодолеть социальные барьеры и стать всеобщим любимцем. Но нам пришлось бежать. Дипак был спортсменом высокого полета, а превратился в лифтера, летающего вверх-вниз по лифтовой шахте чужого города. Представляешь, через что ему пришлось пройти? И вот твой дядя, желая получить повод гордиться собой, вбил себе в голову, что обязан совершить подвиг.
— В крикете?
— Скорее в альпинизме: он должен три тысячи раз проехать по вертикали — в этом своем проклятом лифте — расстояние, равное высоте горы Нандадеви. Этой мечте посвящены последние тридцать девять лет его жизни. Но теперь наниматели хотят ее у него отнять, хотя цель совсем близка. Я не могу этого допустить.
— Почему именно три тысячи Нандадеви?
— А почему нет?
Санджай уставился на тетку. Услышанное его сначала позабавило, потом поразило: оказалось, что Лали даже не думает шутить!
— Как мне помочь ему три тысячи раз вскарабкаться на Нандадеви? — продолжала она. — Тем более что у меня даже на домашней стремянке начинает кружиться голова.
— Простейший способ — подменить Риверу на несколько дней. Ты на это намекаешь?
Трубач доиграл мелодию, спрятал в футляр инструмент и собрал монеты, брошенные щедрыми прохожими и не попавшие в шляпу.
— Лали, я не все тебе рассказал. У меня своя компания в Мумбаи. Я отвечаю за сотню с лишним людей. Я прилетел в Нью-Йорк не просто так, а чтобы поправить свои дела.
— Ты такой важный человек, что немного побыть лифтером — это ниже твоего достоинства?
— Я не это имел в виду.
— Именно это ты и имел в виду.
— Я не столько важный человек, сколько очень занятой.
— И твои занятия важнее помощи твоим родственникам.
— Не играй словами, лучше поставь себя на мое место. Как бы я справился со своими делами, если бы ночами катался вверх-вниз на лифте?
— Позволь задать тебе вопрос. Что ты знаешь о своих сотрудниках? Ты знаком с их женами, знаешь, как зовут их детей, их дни рождения, привычки, радости и горести?
— Как это возможно? Говорю же, их больше сотни!
— С высоты своего пьедестала ты мало что можешь разглядеть. А Дипак все знает о жизни обитателей своего дома. Большинство из них считает его простаком, занимающимся мелочами, а он оберегает их изо дня в день, знает их, возможно, даже лучше, чем они знают сами себя, он — их защитник. Дипак — их проводник. А ты кто такой?
— Я не ставлю под сомнение человеческие качества твоего мужа. Жаль, если у тебя создалось такое впечатление, я этого не хотел.
— Удели мне еще минуту, — попросила Лали и запустила руку в свою сумку.
Достав из кошелька монету в двадцать пять центов, она положила ее Санджаю на ладонь и заставила его сжать пальцы в кулак.
— Переверни руку и разожми кулак, — приказала она.
Санджай послушался, и монета упала к его ногам.
— Вот что произойдет с твоим богатством в день твоей смерти.
После этих слов она ушла.
Взволнованный Санджай подобрал монету. Потом он посмотрел на листву большого китайского вяза у себя над головой, еще сильнее разволновался и побежал вдогонку за теткой.
— Сколько ночей? — спросил он, догнав ее.
— Несколько недель.
— Я не собирался оставаться в Нью-Йорке так надолго.
— Главное — захотеть, тогда все получится. Или такой важный человек, как ты, не принадлежит себе?
— Не сочти это за грубость, но ты мастерски манипулируешь людьми!
— Благодарю за комплимент. С какого дерева ты свалился? Ну так как, да или нет?
— Десять ночей, а потом тебе придется подыскать кого-то еще.
— Я сделаю все возможное.
— Хватило бы простого «спасибо».
— Ты сам будешь меня благодарить! Уверена, этот опыт пойдет тебе на пользу.
— Каким образом, хотелось бы мне знать?
— Разве ты не придумал систему для знакомства людей?
— Откуда ты знаешь?
— Я тебя погулила.
— Что ты сделала?
— Включила компьютер и стала искать информацию про тебя. Человек, выдающий себя за звезду хай-тека, обязан знать, что такое «гулить». Ты меня пугаешь!
— Гуглить!
— А я что говорю? Твоя цель — соединять людей, а здесь тебе предоставляется возможность научиться их узнавать. Обратись к Дипаку, у тебя есть несколько дней, чтобы он тебя научил. Как только мы добьемся для тебя контракта, все войдет в норму и ты сможешь начать работу.
— Какой еще контракт? — испугался Санджай.
Лали чмокнула его в лоб и быстро зашагала прочь, прижимая к себе сумку.
День, когда я вернулась домой
Я добралась до Пенн-Стейшн и решила не ехать дальше в метро. Я так восхищалась нью-йоркским метро, когда приезжала из своего Коннектикута, а теперь оно внушало мне ужас: вагоны вечно набиты битком, я боюсь задохнуться в толпе.
Я должна научиться жить на другой высоте, теперь у меня другой горизонт — торсы снующих вокруг меня людей. Разве можно злиться на них за то, что они меня толкают? Как ни странно, от тех, кто не отрывается от экрана смартфона, исходит меньше опасности: они бредут опустив голову и я попадаю в их поле зрения.
На тротуаре меня ждал Дипак. Верный себе, он открыл дверцу такси, даже его «здравствуйте, мисс Хлоя» прозвучало привычно. Папа отдал мне мой планшет, достал из багажника кресло, разложил и постарался подставить его мне как можно удобнее. Под бесстрастным взглядом Дипака, делавшего вид, будто все совершенно нормально, я переползла в кресло.
«Они счастливы, что вы вернулись домой», — прошептал Дипак. Я не сразу поняла, о ком он, но потом подняла глаза и проследила за его взглядом. Все соседи прильнули к окнам: Уильямсы, Леклеры, Зелдоффы, Грумлат и даже Моррисон.
Миссис Коллинз встречала меня в холле — как всегда, радостная. Она обняла меня и расцеловала. Папа захотел подняться в квартиру раньше меня и включить всюду свет. Дипак повез его наверх, а миссис Коллинз решила побыть со мной. Она молчала, но, когда мы услышали, что кабина едет вниз, прошептала мне на ухо, что я сногсшибательная красавица. Это прозвучало как секрет, которому полагалось остаться между нами, и вид у нее был такой искренний, что я ей поверила.
Дипак крепко взялся за рукоятки моего кресла. Я должна была привыкнуть к мысли, что у меня больше нет ног, остались только руки, на них вся надежда. Это очень важно, и через считаные минуты Дипак наглядно мне это показал. Мы подняли миссис Коллинз на шестой этаж, а на седьмом я увидела, что Дипак плачет. Я взяла его за руку, как иногда делала в детстве, это получилось само собой, — наверное, сыграла роль разница в росте, которая теперь появилась вновь. Я сказала ему, что за этот день и так пролито много слез. Он вытер глаза и дал мне слово, что больше это не повторится. И когда мы приехали на мой этаж, он не стал толкать мое кресло, а остался стоять у своего полированного рычага. «То, что было в холле, произошло в последний раз, — предупредил он меня. — Вам не нужен ни я, ни кто-либо еще. Прошу вас, — он указал рукой на выход, — это лучшее, что я могу сейчас сделать».
Я сама выехала из лифта, Дипак помахал мне, и его уверенный спокойный взгляд дал мне понять, что я полноценная женщина. Никто больше не дотронется до рукояток моего кресла. До «14:50» притрагиваться к моей руке тоже было небезопасно, это разрешалось делать только Джулиусу и моему отцу.
10
После собрания у Грумлата Дипак развез жильцов по этажам. Он давно научился расшифровывать выражение их лиц. Леклеры, поднимавшиеся на седьмой этаж, смотрели на него сочувственно, лицо миссис Зелдофф выражало раскаяние, молчание Моррисона было не менее выразительным, чем смущение профессора.
Во входную дверь позвонили. Дипак попрощался с Бронштейном и поехал вниз.
Хлоя ждала отца в гостиной.
— Голос Моррисона все изменил, миссис Зелдофф весьма деликатно разъяснила ему, что он сумеет нажать на кнопку, даже будучи мертвецки пьяным.
— Эта лживая святоша загубила голосование?
— Леклеры тоже пошли на поводу у Грумлата. Если бы монтажный комплект еще только предстояло приобрести, то я бы всех их одолел. Но в сложившейся ситуации мне нечего было противопоставить их желанию обрести свободу.
— Свободу? — удивилась Хлоя. — Как им не стыдно!
— Стыд проиграл одышке: никому не хочется подниматься домой пешком.
— Никто даже не упрекнул Грумлата?
— Это было очень нелегко, но я добился выплаты Дипаку и Ривере годового жалованья. Для наших финансов это весьма чувствительно. Грумлат потребовал дополнительных взносов на эти незапланированные расходы. Лично я не знаю, где наскрести денег. Это не значит, что я посылаю тебя за деньгами к матери…
— Одним словом, бухгалтер испортил жизнь не только Дипаку и Ривере, но и нам. Потрясающе!
— Я бился как мог. Придется снова отправиться в лекционный тур. Как ни жаль мне оставлять тебя одну, выбора нет.
Хлоя поинтересовалась у отца, сколько времени осталось до момента, когда произойдут перемены.
— Будем надеяться, что они окажутся не так уж велики, — пробормотал профессор с грустной улыбкой.
— Ну уж нет, теперь каждый раз, входя в лифт, люди будут говорить: «Все не так, как было раньше, при Дипаке и Ривере…»
— Наверное, ты права, — согласился Бронштейн. — Еще несколько дней все будет по-старому, и надо этим пользоваться.
В гостиной стало сумрачно, небо потемнело. В распахнутое окно ворвался шум деревьев на ветру.
— Мне пора обратно в университет. Судя по всему, попаду под проливной дождь, — горестно вздохнул профессор.
Хлоя закрыла окно. На тротуар уже шлепались крупные, как монеты, капли дождя, поставщик бакалеи «Ситарелла» торопливо вез к двери магазина тележку с полными пакетами, мужчина в темном костюме спрятался под зонтом, привратник в униформе скрылся под козырьком своего дома, няня, толкая элегантную коляску, мчалась вперед что было сил. Порывы ветра пригибали ветви платанов, большие листья испуганно трепетали, газету, которой накрыла голову застигнутая дождем женщина, унесло ветром, Пятая авеню сделалась похожа на картину Тёрнера.
— Боюсь, твой старый плащ не спасет тебя в такую грозу. Как бы студенты тебя не засмеяли!
— Студентов всегда смешит мой внешний вид, — сознался профессор, забирая из вазы у входа ключи.
Хлоя почти не заметила его ухода. Она злилась при мысли, что ее отец мокнет под проливным летним дождем, в то время как Грумлат с удобством расположился в своем офисе с кондиционером. Потом ее посетила любопытная мысль, она заторопилась к компьютеру и приступила к поискам.
Санджай, промокший до нитки, ждал перед кованой дверью.
— Ну и вид у тебя! — сказал со вздохом дядя, впуская его. — Ладно, побудь здесь, в холле, только встань на половик, путь вода стекает на него.
— Я не прячусь от дождя. Лали ничего вам не говорила?
— Говорила, но… Я думал, ты не согласишься.
— Не за что, — проворчал Санджай, пряча улыбку.
— Впрочем, она не оставила тебе выбора.
Что ж, идем.
Дипак отвел племянника в кладовую и отпер шкафчик Риверы. Там обнаружилась только его городская одежда.
— Конечно, так и должно было быть! Ничего, я подыщу тебе другую.
— Вы о чем?
Дипак снял с крючка полотенце и подал Санджаю:
— Вытрись, потом я устрою тебе экскурсию.
— Мне придется вырядиться, как вы?
— Разве в школе ты не носил форму?
— Было дело, но с тех пор я вырос.
— Форма пойдет тебе больше, чем эти мокрые тряпки. Как видишь, здесь хранится всевозможный инвентарь. В дождь, как сегодня, ты найдешь здесь все необходимое, чтобы вытереть пол.
— Час от часу не легче!
— Ты что-то сказал?
— Нет, ничего. Продолжайте.
В холле Дипак объяснил стажеру, что сидеть за конторкой можно только в случае, если в холле никого нет. В присутствии гостя, тем более жильца дома, это категорически запрещено. Перед уходом парадную дверь полагается запереть.
— В былые времена здесь работал привратник, но на него приходилось тратить слишком много денег, вот его и упразднили. Ты быстро научишься различать два разных звонка: на входе и при вызове лифта.
— А если звонок прозвучит, когда я буду наверху?
— Потому тебе и нельзя там задерживаться: поднимешься — и живо вниз. По вечерам наши услуги редко бывают необходимы сразу двум жильцам, поэтому, если не считать курьеров, доставляющих ужин, — они у нас появляются частенько, — вечером обычно спокойно. Все, конечно, усложняется, когда Уильямсы принимают гостей. Леклеры редко выходят из дому, Зелдоффы никогда никого к себе не приглашают, Моррисон всегда возвращается домой ближе к полуночи. Вот за кем нужен глаз да глаз, в этот час он уже не в состоянии вставить ключ в замочную скважину. Главное — не вступать с ним в беседу и не медлить, иначе тебе гарантирован приступ радикулита.
— Что-то не вижу связи…
— Если замешкаешься, он уснет прямо в лифте и тебе придется тащить его прямо в постель. Поверь, телом он так же тяжел, как умом.
Дипак остановился перед лифтом, чтобы объяснить Санджаю три золотых правила своего ремесла. Потом отодвинул решетку и поманил стажера внутрь.
— Вот эта ручка — переключатель. Передвигаешь ее вправо — кабина едет вверх, влево — вниз. У мотора не предусмотрена остановка на этажах. Это твоя задача — мягко останавливать ее строго на уровне лифтовой площадки. Для этого возвращаешь ручку в мертвую точку примерно в метре от линии остановки, потом немного толкаешь ее — учти, только капельку! — ну а в последний момент, в мертвой точке, опять чуть-чуть ее двигаешь — для закругления.
— Что еще за закругление?
— Последние сантиметры движения!
— Все несколько сложнее, чем я предполагал…
Дипак расплылся в довольной улыбке:
— Несколько? Гораздо сложнее! Ну, теперь поглядим, на что ты способен.
Санджай положил было руку на ручку, но Дипак его удержал.
— Желательно сперва задвинуть решетку, — негромко подсказал он.
— Естественно, — отозвался Санджай.
— Ну так закрой.
Но, сколько Санджай ни тянул, сколько ни напрягался, решетка не задвигалась.
— Надо убрать стопор и двигать решетку ласково, чтобы она ползла по направляющим и не изгибалась.
— Подумать только, такое — в двадцать первом веке! — пробурчал Санджай.
— Да, в век неумех, когда никто не знает, на что употребить свои десять пальцев, кроме как елозить ими по экрану!
Последовал выразительный обмен далеко не самыми любезными взглядами; потом Санджай все-таки закрыл решетку и твердо взялся за ручку.
— Не забывай натянуть белые перчатки, тогда тебе не придется всякий раз вытирать разводы от пальцев, на меди всегда остаются следы. Ну, вези меня на девятый этаж!
Кабина издала недовольный звук и помчалась вверх, приведя Санджая в ужас.
— Это переключатель, а не педаль гоночного болида! Ну-ка уменьши скорость на два щелчка, — приказал Дипак.
Эффект был немедленным: дальше подъем происходил с нормальной скоростью. В промежутке между двумя этажами Санджай перевел ручку в мертвую точку, отчего кабина встала как вкопанная; тогда он чуть двинул ее назад, отчего кабина опустилась на десять сантиметров. Пришлось передвинуть ручку на два щелчка в противоположную сторону, вправо, чтобы кабина приехала почти на нужный уровень, где он перевел рычаг в центральную — нейтральную — позицию.
— Пять целых шестьдесят пять сотых метра ниже площадки, не так уж плохо.
— Не преувеличивайте, я промахнулся на каких-то десять сантиметров.
— Значит, недолет равен пяти метрам шестидесяти сантиметрам. Это восьмой этаж, а я просил девятый. Посмотрим, сумеешь ли ты подняться на один этаж.
— Сначала покажите, как это делается, потом я попробую.
Дипак хищно, мстительно улыбнулся и осуществил маневр без сучка и задоринки.
— Согласен, — уступил Санджай, — это непростая наука, но я здесь, чтобы вам помогать, так что хватит злорадствовать, не то я уйду.
Целый час лифт сновал вверх-вниз, сначала повинуясь руке мастера, потом — ученика. В конце концов Санджай освоился с тонким механизмом. После двух десятков ездок он стал останавливаться если не безупречно, то по крайней мере гораздо лучше, чем вначале. Кабина остановилась у него в какой-то паре сантиметров от седьмого этажа, а потом мягко спустилась на первый.
— На первый раз достаточно, — решил Дипак. — Теперь тебе лучше уйти, потому что скоро появятся жильцы. Возвращайся завтра в это же время, и мы продолжим обучение.
Дипак вывел Санджая на улицу. Дождь перестал. Задержавшись под козырьком, он проводил взглядом племянника, растаявшего в сумерках.
— Можешь меня не благодарить, — буркнул он ему вслед.
Достав из кармана плаща блокнот, он педантично вписал в него очередные 1850 метров, преодоленные в обществе племянника-стажера.
Хлоя приняла решение. Судьба ее отца, как судьба Дипака и Риверы, зависела от дурацкого механизма, вернее, от того, установят ли его в ближайшие дни. То, что сначала было просто мыслью, теперь превратилось в план наступления. Для его осуществления ей требовался союзник, действовать самой ей мешало ее состояние. Отец никогда не согласился бы, обращаться к Дипаку было слишком рискованно: он стал бы первым подозреваемым, тогда как ему требовалось твердое алиби. По этой же причине она не могла прибегать к помощи Лали. Завтра, думала Хлоя, перебирая в уме кандидатов в сообщники, она отправится покупать материал для изготовления орудия преступления. По сведениям, почерпнутым из интернета, оно вполне могло стать идеальным.
В полдень Хлоя покинула магазин красок и хозтоваров Блауштейна и поехала вниз по Гринвич-авеню. На 3-й улице тоже имелся магазин для любителей мастерить что-нибудь своими руками, и он находился ближе, но ее отец наведывался именно туда, когда ему приходила охота самому починить тостер, кофеварку, потекший кран или просто поменять перегоревшую лампочку. Значит, появляться там было бы неосторожно, а Хлоя стремилась избежать малейшего риска.
Через полчаса в университетский кафетерий должен был прийти Джулиус. Ей следовало поторопиться, чтобы оказаться там раньше него.
Он застал ее уже за столиком и удивился. Хлоя тоже: он явился в сопровождении незнакомой молодой особы.
Он представил их друг другу, и Алиса, «ассистентка с кафедры», которую ему якобы поручили «натаскивать», ретировалась, оставив их вдвоем.
— Миленькая!
— Ты о ком? — не понял молодой преподаватель философии.
— А то ты не знаешь!
— Напрасно ты воображаешь невесть что!
— Я бы ничего не воображала, если бы не твой вопрос «ты о ком?».
— Уж не думаешь ли ты, что мне нравится учить ее уму-разуму? У меня и так полно работы!
— Представляю, как это тяжело… Но мы здесь не для того, чтобы спорить и ссориться. Я хочу попросить тебя об одной услуге.
Хлоя объяснила, чего от него ждет. По ее словам, это была сущая чепуха: всего-то подойти к ее дому около полуночи и даже не подниматься наверх, потому что она выбросит ему из окна ключи от входной двери. Десять минут на посещение подвала — и он сможет возвращаться домой, никем не увиденный и не узнанный.
— Ты серьезно?
Не дождавшись ответа, он отодвинул тарелку и ласково взял Хлою за руки.
— После несчастного случая с вашим лифтером мы не провели ни одного вечера вместе. Появилась перспектива обрести свободу передвижения — и ты готова все испортить? Сколько еще времени ты намерена просидеть пленницей в своей квартире? Или это отговорка, чтобы не видеться со мной?
— Мое узилище всего лишь на девятом этаже, а не на вершине башни. Захотел бы — поднялся, только и всего.
— Не проходит вечера, чтобы мне этого не захотелось, но, сама знаешь, скоро экзаменационная сессия…
— Раз так, мое предложение должно тебя устроить: вечера останутся у тебя свободными, трудись сколько влезет. Смотри не упусти шикарную возможность!
— И речи быть не может! — воскликнул Джулиус. — Нарушить закон — значит изменить моим принципам.
— А как быть с вопросами морали?
— Я тебя умоляю! Не прибегай к уловкам, достойным учеников начальной школы! Если уж тебе хочется пофилософствовать, то позволь процитировать Монтескье: «Лучше всего у нас получается то, что мы делаем по доброй воле». Следовательно, из меня вышел бы неважный исполнитель твоего замысла.