1 2 3 С ним говорила властно, как с рабом, Итак, двойное право посягнуть На полное господство над вселенной Давали ей и красота и сан; И вдруг — не покорился Дон-Жуан! Тем временем «девица» Дон-Жуан И прочие красавицы толпою Пошли в сераль, где их держал султан, Как водится, под стражею двойною. Они свою подругу разбирали: Судили о глазах, о волосах, Что не к лицу ей платье, толковали, Что нет сережек у нее в ушах, Что рост у ней мужской, и замечали, Что слишком широка она в плечах, И добавляли — о, змея злоречья! «Жаль, что мужского только рост и плечи…» Никто не сомневался, что она, По платью судя, — дева молодая, Шептались, что грузинка ни одна Сравниться с ней красою не могла, и Решили, что Гюльбея не умна, Таких прелестных пленниц покупая, Которые способны, может быть, Ее высоких почестей лишить… Особенно отмечу я троих Дуду, грузинку Катеньку и Лолу. Природа щедро наделила их Всей прелестью прелестнейшего пола. Среди подруг хорошеньких своих Они сияли грацией веселой И отнеслись к герою моему Нежнее всех — не знаю почему. Но тут Мамаша дев предупредила их, Что спать пора. К Жуанне обратясь, Она сказала: «Я не знаю, милая, Явилась ты нежданно, в поздний час, И ужином тебя не накормила я, И все постели заняты у нас. Тебе придется нынче спать со мною, А завтра утром я тебя устрою». Дуду свою подругу молодую Поцеловала ласково: ну что ж? В таком невинном, нежном поцелуе Ты ничего плохого не найдешь. Но как Дуду любезная спала? Конечно, это очень интересно, Но муза знать об этом не могла, А лгать она не любит, как известно. Волшебная царила полумгла Над пленницами, спавшими прелестно, Как розы в очарованном саду, И вдруг ужасно взвизгнула Дуду На весь гарем. Вся «ода» поднялась, Мамаша дев и девы всполошились, Казалось, буря шумная неслась И волны друг на друга громоздились. Но вот, друзья, какое благо сон! Жуанна безмятежно почивала. Так муж, блаженством брачным утомлен, Похрапывает мирно и устало. Красавицы ее со всех сторон Расталкивали, не щадя нимало, И наконец, слегка удивлена, На них, зевая, глянула она. Она в досаде было отошла. Вдруг сам собой упал прекрасный плод К ее ногам Дуду его взяла, Но только-только приоткрыла рот, Чтоб надкусить его, как вдруг пчела Откуда ни возьмись! Да как кольнет! От боли сердце в ней остановилось, Она вскричала: «Ай!» — и пробудилась. Гюльбея, в зеркала не поглядясь, Не ощущая даже аппетита, Заветной возбужденная мечтой, Горела бледной, гневной красотой. Гюльбея строго евнуха спросила: Что делал Дон-Жуан за это время, Баба ей отвечал, слегка робея, Стараясь очень много говорить; Услужливой болтливостью своею Он думал госпожу перехитрить. Но догадалась умная Гюльбея, Что он стремится что — то утаить; Гюльбея к негру обратилась: «Раб! Вели их привести, да поскорее!» «Ты должен знать! — Гюльбея отвечала. Грузинку и любовника ее! Чтоб лодка у калитки ожидала… Ты понял приказание мое?» Потемкин был чудовищно богат Поместьями, деньгами и чинами В те дни, когда убийство и разврат Мужчин дородных делало богами. Он был высок, имел надменный взгляд И щедро был украшен орденами Встречали турки русских отступленье Восторженными криками «алла!»; Но, как и все ошибки самомненья, Их радость преждевременна была. И Джонсона, и юного Жуана Послали в бой с каким-то там полком. Они сражались доблестно и рьяно, Не думая, не помня ни о ком; Кричали, били, наносили раны И шпагою, и просто кулаком И, говоря по правде, заслужили, Чтоб их обоих в сводку поместили. Хоть мой герой впервые был в бою, Хотя в тумане ночи инфернальной Труднее храбрость выказать свою, Чем под нарядной аркой триумфальной, Хоть он устал порядком (не таю) И вид имел достаточно печальный, Хоть он робел и, может быть, дрожал, Но с поля боя он не убежал. Пять тысяч мусульман умерли, защищая город: «Да, город пал, но он не сдался – нет! Никто из мусульман не отдал шпаги!» На бастионе среди бела дня Валялись трупы женщин. Их застала Врасплох бесчеловечная резня. Они лежали грудой, как попало, А девочка лет десяти, стеня, По этим трупам ползая, рыдала И призывала в ужасе родных, Ища защиты от врагов у них. Два казака огромных с пьяным гиком Гонялись за ребенком. Ни с одним Животным хищным, мерзостным и диким, Мы человека-зверя не сравним. Когда Жуан мой, мимо пробегая, Увидел это. Что он тут сказал, Я повторить при дамах не дерзаю, Но то, что сделал он, на казаков Подействовало лучше всяких слов. Плечо он разрубил у одного, А у другого ногу. Призывая Чертей и санитара своего, Солдаты убежали, завывая. Жуан не пошёл в атаку, отказавшись от славы, так как не хотел рисковать ребёнком Жуан сказал: «Себя не пожалею, Но не рискну ребенком!» — «Это можно! Ответил бритт немного веселее. Здесь жизни не жалеть совсем не сложно; Но ты карьерой жертвуешь своею!» Итак, читатель, все, что обещал Я в первой песне, — выполняю честно! Я все теперь подробно описал; Любовь, и шторм, и битвы. Как известно, Эпической поэму я назвал, И разрешил задачу я чудесно Назло моим предшественникам; Феб Мне помогает, волею судеб. Пока Жуан в столицу поспешает, А Петербург депешу предвкушает. Такая честь оказана ему За то, что он держался и гуманно И доблестно. Герою моему Об этом повторяли неустанно. «Владимиром» по случаю сему Украсили отважного Жуана, И в Петербург турчаночка Леила Поехала с Жуаном. Без жилья Ее одну нельзя оставить было. Все близкие ее и все друзья Погибли при осаде Измаила, Как Гектора печальная семья. Жуан поклялся бедное созданье Оберегать — и сдержит обещанье. О результате славного похода Царице Дон-Жуан депешу вез; Убитых — как траву, а кровь — как воду, Ей доблестный фельдмаршал преподнес. Екатерина жаловала всех, За исключеньем собственного мужа. Она предпочитала для утех Народ плечистый и довольно дюжий; Екатерина — ох! Царица — ах! Великим междометья подобают: В любви и в государственных делах Они смятенье духа выражают, Хоть было лестно ей узнать, что в прах Повержен враг, что Измаил пылает, Всему могла царица предпочесть Того, кто ей доставил эту весть. вернуться Екатерина всем давала жить, С ней нашу не сравнить Елизавету Полуневинную; скупясь платить, Всю жизнь скучала королева эта. Избранника могла она казнить И горевать о нем вдали от света… Подобный метод флирта глуп и зол, Он унижает сан ее и пол. Екатерина всем понять дала, Что в центре августейшего вниманья Стал лейтенант прекрасный. Без числа Он принимал придворных излиянья, Однажды он почувствовал с утра Озноб и сильный жар. Царица, в горе, Врача, который пользовал Петра, К нему послала. Его лечили тщательно, по плану, Микстурами заполнив пузырьки: Пилюли, капли, порошки… Екатерина даром обладала Друзей и фаворитов ублажать. Она Жуана в Англию послала Чтоб собственную славу поддержать И отличить его Молва ходила, будто он герой В делах военных и в делах любовных, А романтичной тешиться игрой Во вкусе англичанок хладнокровных, Он по утрам прилежно занимался Почти ничем, но этот вид труда Обычен; он изрядно утомлялся И отдыхать ложился иногда. О, как прелестна звонкая монета! О, как килы рулоны золотых! На каждом быть положено портрету Кого-то из властителей земных, Но ныне бляшка солнечная эта Ценнее праха царственного их. К успеху равнодушен я, ей-ей! В былые годы мне везло немало, А в юности успех всего нужней, И это мне в дальнейшем помогало. Да, я доволен юностью моей. Хороших дней мне много перепало, И, как бы я за них ни заплатил, Я ни умом, ни сердцем не остыл. Но все сошлись на том, чтоб подыскать Для маленькой Леилы нечто лучшее; Ее наружность будет представлять Опасность для ее благополучия, А Дон-Жуан с собою совладать Лет пять способен в самом лучшем случае. И потому разумней и верней, Чтоб он уже теперь расстался с ней. леди Пинчбек выбрана была. Она была, наверно, молода В былые дни, а нравственна всечасно. Она была надменна с высшим светом. В кругу друзей любезна и мила И молодежи ласковым советом Уже не раз умело помогла. Упоминать не стану я при этом, К кому и где добра она была, Но повторю, что девочка Леила В ней теплое участье пробудила. Жуан ей тоже нравился; она Его считала добрым, хоть немного Испорченным, в том не его вина, Охота на лису — опасный спорт? Во-первых, можно с лошади сорваться, А во-вторых, тому, кто слишком горд, Мишенью шуток горько оказаться. Но Дон-Жуан в седле был смел и тверд И мог в искусстве этом состязаться С арабами; под ним скакун любой И всадником гордился и собой. Не диво, что такого Купидона Прекрасный пол старался обольстить. То сдержанно, но нежно, то влюбленно С ним начинали женщины шутить; Сама графиня Фиц-Фалк благосклонно С ним понемногу стала заводить «Tracasseries»,[84] как говорят в Париже, Поскольку слово «шашни» рангом ниже. Красивая блондинка в цвете лет, Не первый год она сияла в свете. О ней слегка злословил этот свет, Ее проказам расставляя сети. Но Аделина обсуждала шалость Хорошенькой подруги потому, Что нежную испытывала жалость К невинному герою моему. Такое увлеченье, ей казалось, Весьма опасно сердцу и уму; Она его оберегала — все же Он был на сорок дней ее моложе. Итак, миледи охраняла честь Графини и невинного Жуана. (Он мог, пожалуй, сразу не учесть Опасностей подобного романа!) Один дефект имела Аделина: В ее холодном сердце, к сожаленью, Все было тихо, строго и пустынно Претят таким натурам измененья И новизна. Была ль она в Жуана влюблена? Она себя сама не понимала, А если б только поняла, — она От собственного сердца б убежала. Он был ее приятель, юный брат, Но искренне, не в стиле оперетки. О платонизме часто говорят Лукавые французские кокетки Итак, Жуана брак был предрешен, И только за невестой дело было. Мисс Мак — Ин — Фольо был представлен он, Мисс Блик, мисс Шик и юной мисс Мак-Милло, Наследницам мисс Чек и мисс Купон (Всех Аделина в гости пригласила!). С любой из них любимец юных муз Мог заключить превыгодный союз. Сидел мой Дон-Жуан на этот раз Меж леди Аделиной и Авророй. Претрудный случай, уверяю вас, И это ощутил он очень скоро. Он ежился, не поднимая глаз, От ясно — проницательного взора Миледи Аделины — этот взор Его сверлил насмешливо в упор. Итак, Жуан мечтательно вздыхал О том, что все подвластно изменению И женщины и чувство. Он шагал, Стараясь заглушить свое волненье, И вдруг неясный шорох услыхал… Быть может, мышь? Быть может, привиденье? (Никто не любит слышать в час ночной Шуршанье между шторой и стеной!) Жуан окаменел; хоть он слыхал О призраках в старинных замках этих, Но как-то никогда не допускал, Что человек способен лицезреть их. Он бледен был — она еще бледней. Она украдкой что — то прошептала, Лорд Генри невпопад ответил ей, Что на тартинках масла слишком мало. Тревожною тенью скользит привиденье, Но лик капюшоном закрыт, И взор его странный тоской постоянной, Могильной тоскою горит. Но мой Жуан скучал на самом деле И думал думу тайную свою; Вокруг него вес гости пили, ели, Вокруг него согласно, как в бою, Ножи и вилки весело звенели, Как накануне, полночь наступила, Луна взошла на синий небосвод, А на постели, съежившись уныло, Сидел Жуан в халате, sans culotte[121] В нем сердце настороженное ныло, Предвосхищая призрака приход. (Кто не бывал в подобном состоянье, Того не убедят и описанья!) Но снова шорох… Ветра дуновенье? Шуршанье беспокойное листвы? Нет… Неподвижны люди и растенья… Жуан смотрел в упор на привиденье И, замирая страхом и тоской, Холодное стены прикосновенье Вдруг ощутил дрожащею рукой. Тут мой герой невольно встрепенулся, Решившись снова руку протянуть. И что же? Неожиданно наткнулся На нежную трепещущую грудь! Прелестный дух испуганно дышал, Потупившись лукаво и смущенно; Его лица почти не защищал Унылый, мрачный траур капюшона Он медленно на плечи опадал… Кого ж узрел герой мой удивленный В игриво-нежном образе мечты? Графини Фиц-Фалк милые черты! Лирический герой не открывает читателю, поддался ли Жуан искушенью, но отмечает, что за завтраком и Жуан, и графиня выглядели так, будто не спали всю ночь. Вопрос я оставляю нерешенным. Итак, настало утро. Завтрак. Чай. (Его не петь, а только пить дано нам.) Но лиру я попортил невзначай, Бренча хвалы влиятельным персонам Гостям Амондевилла. Примечай: Последними изволили явиться Графиня и Жуан невиннолицый. От встречи ль с призраком (боюсь сказать) Иль от чего другого — полусонным Был мой герой. Он мог бы так устать, Когда бы дрался с целым батальоном! Он жмурился, стараясь не дремать; Графиня тоже с видом истомленным Сидела тихо и бледна была, Как будто до рассвета не спала. вернуться 1 2 3 |