Историческая ретроспектива протестов 1968 года в контексте современной проблематики студенчества Украины
Университет как культурно-социальная структура по настоящему обрело своё могущество и влияние во второй половине 20 века, что стало отправной точкой для определенных политических и социальных флуктуаций определивших новые веяния в мировоззренческих установках европейцев и американцев.
Класс студентов из малочисленной и изолированной группы превратился в мощную движущую силу направляющая другие классы (в той или ной мере) на политическую активность, зачастую протестную. Кульминационным в этом вопросе стал так называемый «долгий май 68-го». Вопреки устоявшемуся конструкту о 1968 годе как пике протестов и политической активности, это несколько искаженное представление и не учитывает не географических, ни культурных аспектов. В историографии посвященной этому вопросу существуют разные интерпретации, но общее что можно выделить из них – это что представление о «протестах 1968 года» является неполным и все же корректнее рассматривать это в более широком промежутке, от конца 50ых и до конца 70ых. Это позволяет учитывать и региональные особенности протестов, так например, в Германии, в противовес французскому «маю 1968», пик протестов пришелся на 1967 год, в итальянской историографии существует нарратив «горячая осень 1969».
Определение географических и хронологических рамок считаю несомненно важным в данной работе, поскольку все же говорим ни сколько о конкретных пикетов и манифестаций, сколько о совокупности тех процессов и сдвигов в парадигме мышления студенчества, когда наравне с рабочими манифестациями о своих политических требованиях заявили и молодые студенты. Несмотря на то что риторика того времени из среды активистов вторила некоторым марксистским постулатам или вовсе прямо завяляли о своей принадлежности к маоистскому или троцкистскому крылу, во многом это был принципиально иной марксизм, практически не связанный напрямую с большевизмом в СССР или маосизмом в Китае. Специфика развития «культурного марксизма» создало интересный прецедент характерный в большей степени для стран Европы: «новые левые» из числа студенческих активистов во многом были антагонистично настроены по отношению к старым компартия и лояльным им профсоюзам справедливо отожествляя с тоталитарной системой. Расхождение «новых» и «старых» имело так же и сугубо идеологический вектор, так, во-первых, тем, что ставили во главу угла не проблему эксплуатации, а проблему отчуждения (отсюда, кстати — ведущая роль студенчества среди «новых левых»: студенты ещё не подвергались прямой эксплуатации, а вот отчуждение испытывали в полной мере). То есть «новые левые» были прямыми наследниками нескольких направлений «западного марксизма» — Франкфуртской школы, французского атеистического экзистенциализма, фрейдо-марксистов и Че Гевары. Во-вторых, отличались тем, что оспаривали традиционные представления о революционном субъекте и революционном классе, о характере и формах революционной организации, о роли революционной идеологии и революционной теории, о формах и методах борьбы. Вместо рабочего класса, крестьянства и мелкой буржуазии (или в дополнение к ним) на роли революционного субъекта и революционного класса предлагались: интеллигенция, студенчество, молодёжь, маргинальные слои и угнетённые страны «третьего мира». Вместо революционной партии (союза, ассоциации, профсоюза) — автономные группы, коммуны, массовые движения, контркультура как сообщество, партизанские отряды. Оспаривалась необходимость разработанной революционной теории и идеологии. В качестве новых форм и методов борьбы предлагались массовые ненасильственные действия (вплоть до полного выпадения из Системы — в коммунах, например, или в виде ухода в контркультуру и/или в «параллельную» (наркотическую) реальность), организованный саботаж, партизанская борьба (в том числе городская герилья).
Объединенные демонстрации студентов и рабочих, интеллигенции собирали огромное количество участников, но самые главные битвы в контексте проблематики эссе разворачивались именно в университете. Так, калифорнийский университет в Беркли, Университет Париж Х – Нантер, британский Эссекский университет или берлинский Свободный университет – стали синонимами политического радикализма. Захват университетских зданий стал повседневным явлением, которое связывали с более широкими протестами, напрямую не затрагивающими университетские проблемы. Коллективные обсуждения политически значимых тем, например вьетнамской войны, так же превратились в рядовые события. Звучали предложения избавиться от экзаменов или упразднить различия между преподавателями и студентами. В США студенты требовали, а иногда и сами «запускали» новые академические курсы – такие, например, как Black studies. В английском Бирмингеме так называемый «свободный университет» афишировал лекции по предметам типа рабочего контроля, психоделики, теории и практики альтернативных институтов. В Лондоне «анти-университет» предлагал слушателям курсы мыслителей вроде психолога Рональда Дэвида Лейнга.
Обширность и нужно признать не системность многочисленных и зачастую разрозненных групп( не считая значительных организаций типа «Студенты за демократическое общество, но и там, следует признать, существовал значительный автономизм разбросанных географически ячеек) так же сказалось и на идеологической составляющий, в частности конкретных политических требований. Многие важнейшие тексты (в частности, «франкфуртцев») вышли как раз в середине 60-х и ещё не были освоены (или даже прочитаны — достаточно сказать, что «Одномерный человек» Маркузе был переведён на французский после «Красного Мая»!), а то и просто создавались на ходу, второпях, в «горячке сражений» (вроде почти анекдотичной книги братьев Кон-Бендитов «Левизна»). Значительная часть теоретических разработок «новых левых» пришлась как раз на вторую половину 1968-го и на последующие годы. Однако, не смотря на это, исторический процесс отсекая лишнее сохранил наиболее востребованные и жизненно важные требования касающихся не только общественной жизни, но и устройства университета. При этом следует отметить, отличительную особенность представленного выше радикализма. Большинство представителей студентческого протестного движения игнорировали конвенциальную политику, зачастую сводя её к ряду абстрактных категорий вроде «фашизма», «империализма», «власти». Так например, по словам Колина Крауча, позиция студентов считавших что захват британского университета есть законный акт несогласия с американской внешней политикой, объяснялось простым обстоятельством: «Для крайне левых не существовало отдельных «властей», была лишь одна нерасчлененная и монолитная «власть»». При этом радикализм конца 1960-х зачастую оказывался результатом реформаторских настроений начала десятилетия. Позднее, в 1970-е, он иногда снова возвращался в более спокойное русло – как в политических, так и трудовых отношениях, но что важно, это то что долгосрочное значения 68-го обусловлено активным взаимодействием двух противоборствующих сторон, что в дальнейшем позволило прийти к консенсусу по многим политическим вопросам и вопросам организации учебного процесса в ВУЗе. Что так же подтверждается тем что многие выходцы из «долгого 68-го» сделали себе карьеры в академическом пространстве (как историки, социологи и т.д.), журналистики и политике.
Как представляется, опыт протестов «68-го» создал благодатную почву для положительного реформизма и дальнейшей эволюции демократизма в странах Европы и Америки и роль студенчества в этом. При этом, к сожалению, в нашем историческом поле еще не было подобных прецедентов, хотя динамика роста учащихся ВУЗов была высокой ( в 1940/1941 было 800 тыс. учащихся, в 1985/1986 уже 5088.4 тыс. учащихся). Студенческий активизм в СССР во многом был задавлен официальной идеологией и цензурой, а во многом был переподчинен на нужды государственного строительства под эгидой центрального органа ВЛКСМ как ведущая, а самое главное, безальтернативная организующая сила. Советское студенчество, контроль над которым осуществлялся через вертикальное администрирование, находилось в состоянии высокой мобилизации ресурсного потенциала. Его консолидация поддерживалась за счет культивирования образа «врага», в роли которого, в глобальном масштабе, выступали капиталистические страны, в локальном – классовые враги. По мнению Г. Маркузе, «свободные институты состязаются с авторитарными, стремясь превратить образ Врага в могучую силу внутри системы. Эта смертоносная сила стимулирует рост и инициативу . Ибо Враг существует постоянно . Он равно угрожает как во время войны, так и в мирное время». Несмотря на политическую «оттепель», советскую систему не устраивал рост гражданской активности, подмывавший идеологические устои общества. Но и проводимая политика против инакомыслящих была не способна полностью уничтожить диссидентство как явление и снизить его авторитетность среди интеллигенции и студенческой молодежи. Оппозиционность студенческой молодежи на данном этапе определяется локальными попытками институционализации, чтением и распространением самиздата, листовок, написанием лозунгов на стенах. Данные формы протеста фокусировались на требованиях демократических свобод, ликвидации цензуры, реабилитации осужденных по процессам 1930-х годов, улучшения жизни нынешних политзаключенных. В среде студенческой молодежи отмечалось стремление изучения и марксистских текстов с последующей их ревизией. Об этом свидетельствуют работы «Социализм и государство» студентов Горьковского университета и «Закат капитала» студента-заочника радиотехнического института Рязани Ю. Вудки. Активное политическое участие студенческой молодежи не могло не остаться без внимания репрессивного аппарата. Антисоветская деятельность стала подвергаться разоблачениям, устраивались показательные процессы. В частности, студенты учебных заведений Горького, Саратова, Рязани, а также молодые рабочие Свердловска получили сроки до 7 лет. Кроме того, давлению подвергались родственники и знакомые осужденных, которых исключали из учебных заведений, увольняли с работы. В условиях монополии партии на власть количество студентов, включенных в правящую политическую вертикаль, составляло подавляющее большинство. Несмотря на активное присутствие ВЛКСМ в общественной жизни, следует отметить и его ограниченность в реальном влиянии. Поэтому, не случайно мнение американского социолога А. Кассофа, который утверждает, что «комсомол занимался насильственной политизацией молодежи по государственной программе». И. Ильинский подтверждает, что «комсомольцы имеют возможность выразить свое мнение об этих решениях – одобрить и поддержать их, способствовать их осуществлению, но не участвовать в выработке и принятии самого решения, в деятельности по формированию политики
Посему, в современных реалиях мы повсеместно сталкиваемся с гражданской и политической пассивности все так же многочисленного украинского студенчества, что негативно сказывается на формировании демократических институций молодого независимого государства. При этом систематически продолжаются практики из ушедшей эпохи, но несколько иного содержания и сути. Невозможно утверждать что студенческий активизм у нас отсутствует как таковой, но следует признать что в большинстве своём он не автономен, а так организован и подотчетен внешней организующей силы, будь то общественные организации, либо же само руководство университета если речь идет о различных формах студенческого «самоуправления». Проблема первого сводится к тому что студент как таковой не является выразителем своей собственной идеи, и организация представителей различных классовых кругов во многом стирает «студенческую идентичность», в результате чего, безусловно, мы получаем гражданина активиста, но активиста в отрыве от своей собственной коллективной общины. Так же, проанализировав некоторые ГО(например «УСС» или «Платформа Публичной Дипломатии») можно прийти к выводу что они не несут сколько нибудь серьезной политической позиции и несут просветительско-пропагандистскую миссию по консолидации большего числа студентов вокруг буквально говоря ничего. В этом конечно прослеживается проблематика и 68-го года, в том ключе, что по мнению некоторых идеологов «старых левых» новый культурный марксизм, несмотря на свою инновационность действовал в отрыве от объективной реальности, что приводило к эскалации отчуждения и как следствие порождал регрессивную тенденцию.
В свою очередь студенческое управление наследуют бюрократизм и формализм советских студенческих институций создавая для подавляющего большинства имидж бессмысленных собраний на которых нельзя оказать сколь-нибудь существенного влияния. В этом контексте хочется вспомнить и свою практику участия в самоуправлении как секретарь студсовета хим. факультета ХНУ им. В.Н. Каразина, шаблонные протокольные собрания с единогласным одобрением всех решений на уровне факультета еще были вполне приемлемы, поскольку даже исследователи протестов 68-го года признают что студенты технических и естественнонаучных направлений были менее склонны к протесту ввиду более высокой загрузки, но участие в выборах студсовета всеуниверситетского уровня было настоящим фарсом, ввиду голосования единым списком сразу за 30-40 фамилий, природа появления которых была неизвестна, как и собственно роль и деятельность этих лиц в рамках самоуправления.
К сожалению, нет кардинальных и реальных мер которые в краткосрочной перспективе могут привести к росту гражданской активности и сознательности студентов. Безусловно, можно запусти плеяду панельных дискуссий, обсуждений о возможных реформах в студенческих самоуправлений или внести гражданские инициативы по более активному интеграции студенчества в процессы управления и обсуждения, но это все может и вовсе не оказать эффекта пока не будет конкретного запроса исходящего от самой массы студентов. Возможно, определенные внешне и внутриполитические события создадут аккумулирующий эффект и запустят рост студенческого движения, но на данный момент нельзя давать сколько-нибудь внятные прогнозы.
Есть определенные основания считать что по окончанию войны, произойдет качественный скачок студенческого активизма ввиду необходимости возобновления и восстановления мирной жизни и принятие критических инициатив для скорейшего устранения последствий разрухи, но дать точную оценку этим процессам можно будет только после окончания конфликта
Список литературы
Коршунова Н. В., Альгин А. А. Организация и функционирование студенческих отрядов в СССР 50-80 гг. ХХ века.
Захаров С. М. и др. Студенческая молодежь в СССР: между протестной активностью и конформизмом //Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – 2014. – №. 11-1. – С. 90-93.
Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный стат. ежегодник / Госкомстат СССР. — М:Финансы и статистика, 1987. — 766 с., С.6, С.18-19
Ильинский И. М. ВЛКСМ в политической системе советского общества. М.: Молодая гвардия, 1981. 239 с
Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества / пер. с англ., послесл., примеч. А. А. Юдина; сост. предисл. В. Ю. Кузнецова. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. 526 с.
Долгий `68: Радикальный протест и его враги / Ричард Вайнен ; Пер. с англ. – М.: Альпина нон-фикшн, 2020. – 627 с.