Ім'я файлу: Nestroev_-_Dnevnik_esera-maximalista.doc
Розширення: doc
Розмір: 1010кб.
Дата: 25.04.2021
скачати
ГЛАВА IV.Розширення: doc
Розмір: 1010кб.
Дата: 25.04.2021
скачати
В Петербурге я встретился с максималистом, который предложил мне поехать на первую конференцию социалистов-революционеров-максималистов (с-р-м.). На мое указание, что я не считаю себя „правоверным", я получил ответ, что там будут и правоверные
52
и неправоверные. Там будут, говорил он, и представители уже существующих организаций и максималисты-одиночки, готовые примкнуть к организации, и даже только выясняющие себе вопросы этого течения.
Присутствие на конференции обязывает только к молчанию. Я считаю возможным пригласить вас, потому что вас многие знают. Во-вторых, ваши взгляды близки к нашим. На конференции будут выясняться вопросы, которые, быть может, для вас неясны. Если вы не согласитесь с постановлениями ее, то вас доставят туда, откуда вы приехали и... только.
Согласившись с этими доводами, я в ту же ночь выехал по данному мне адресу. С большими трудностями добрался я до указанного места, находившегося вдали от „нескромных" взоров царского правительства. Здесь в течение девяти дней разрабатывались вопросы программного, тактического и организационного характера лучшими силами максимализма, среди которых необходимо назвать Михаила Ивановича Соколова, известного в революционной среде под кличкой „Медведь". Он стоял во главе той организации, которая заставила трепетать всемогущего Столыпина, которая сыграла видную роль в истории революционного движения в России, в истории развития максималистских идей, которая сделала слово „максималист" синонимом смелости, отваги, презрения к смерти и непримиримости по отношению ко всем врагам трудового народа, он стоял во главе боевой организации с-р.м. Имя „Медведя" настолько тесно сплелось с историей максималистического движения, что, говоря о нем, нельзя не дать хотя бы краткой биографии этого поистине замечательного человека.
Еще и теперь я ясно помню его появление. Высокий, стройный вошел он и сел как раз насупротив меня. Я внимательно вслушивался в его ответы на обращенные к нему вопросы, наблюдал за выражением его лица, глаз, за звуком голоса, очень приятным, за частым нервным подергиванием лица, по которому всегда можно было узнать „Медведя".
Он заговорил... Какой-то мощной силой и энергией веяло от всей величавой фигуры и от звука его голоса. Речь лилась плавно, приковывая к себе внимание при-
53
сутствовавших, действуя на слушателей не только логичностью и силой аргументов, но и красотой формы, в которую эти аргументы были облечены. Небольшие глаза его так и метали искры, проникая в душу слушателя и покоряя его.
Он был сыном крестьянина. Еще будучи учеником, он начал свою социалистическую работу среди крестьянства, которая была прервана арестом. Скоро ему удалось бежать из тюремной больницы и уехать заграницу.
Это было после убийства Плеве Сазоновым, когда чуялось приближение великих революционных событий. Близко зная крестьянство и его жизнь, считая, что русская революция может быть успешной, если в ней примет участие деревня, считая, что и экономическое положение, и правосознание крестьянства толкает его на активную роль в революции, он поставил своей задачей направить лучшие революционные силы в деревню.
Будучи в это время по взглядам своим аграрным террористом, он организовал в Женеве группу, с которой и двинулся в Россию, группу, явившуюся провозвестницей более широкого революционно-социалистического течения максимализма.
Где бы ни появлялся он, все революционное, боевое, все не зараженное оппортунизмом приставало к нему. Он увлекал всех своей энергией, беспредельной верой в дело, своей способностью пробуждать спящих к самой трудной революционной работе.
Как сказочный богатырь носился он по градам и весям, сея семена аграрно-террористического учения.
Эта кипучая деятельность была прервана арестом, продолжавшимся не очень долго наступили октябрьские дни, а с ними и амнистия. В конце ноября и он был освобожден.
Вышедши из тюрьмы, он немедленно кинулся в битву и 4-го декабря попал в Москву. Во время восстания на Пресне он играл видную роль. Его богатырская фигура везде мелькала: на митингах, на собраниях, на баррикадах... Рабочие готовы были идти за ним в огонь и в воду. Он организовал партизанские отряды и перешел совместно с другими к партизанской борьбе. Когда Пресня
54
была окружена семеновцами с Мином во главе, „Медведь" с отрядом дружинников прорвался через солдатскую цепь...
Русская революция показала, что вопрос о социальной революции в России не вопрос далекого будущего, что при благоприятных обстоятельствах трудовой народ может взять в свои руки и политическую, и экономическую жизнь страны. „Медведь" был в числе тех немногих, которые решили сторонников этого взгляда сплотить в одну организацию. Но после декабрьского восстания и его поражения, после расстрелов, виселиц и карательных экспедиций, после неслыханного глумления царя и его опричников над русским народом, „Медведя" не удовлетворяла эта организаторская работа; он предоставил ее другим товарищам, а сам кинулся в другую борьбу, борьбу живую и опасную, где враги сходятся лицом к лицу в борьбу террористическую.
Он был главным создателем боевой организации максималистов, выдвинувшей много светлых сил, много честных и смелых борцов: геройски погибших при взрыве на Аптекарском острове, повешенных за экспроприацию у Фонарного переулка, Татьяну Леонтьеву, убившую Мюллера вместо Дурново, Тамару Принц, застрелившуюся в Одессе, Климову, Терентьеву, Владимира Мазурина, главного организатора экспроприации 800 т. рублей в Московском Банке Взаимного Кредита, „маленького Ваню", „товарища Сергея" и многих других, честно стоявших на своем посту.
Всматриваясь в этого опасного врага царизма, я вспоминал рассказы членов „Медведевской" Б.О. о покушении на министра Столыпина на Аптекарском острове. Это было сейчас после свирепого подавления Кронштадтского и Свеаборгского восстаний, после расстрела матросов, восставших на защиту прав народных.
Беспощадно подавил Столыпин этот „бунт". Сотни повешенных, расстрелянных, замученных в крепостях и тюрьмах, отправленных в каторгу и ссылку.
Часа в 3 дня 12 августа 1906 к подъезду министерской дачи подъехало широкое ландо, запряженное парой красивых лошадей. Из него ловко выскочил молодой жандармский офицер и вошел в переднюю, где его встретили чины
55
столыпинской охраны. По газетным сведениям прибывший опоздал к приему и его попросили явиться на следующий день. Произошли пререкания между чиновником Столыпина и „жандармским офицером", после которых последний бросил снаряд, дотла разрушивший дачу Столыпина. Думал ли он, что вторично не удастся уж пробраться к министру, ибо приходилось оставить свой адрес, который мог быть легко проверен и нелегальность которого могла быть легко установлена, или он надеялся на силу снаряда, от которого Столыпину не укрыться, в каком бы месте дачи он ни находился? Трудно ответить на вопрос. Но зная личность покушавшегося, я буду близок к истине, если скажу, что скорее всего он был заподозрен на месте, вследствие чего и произошли пререкания. Зоркий глаз и „тонкий" слух охранников сразу, я думаю, отметили несоответствие внешних приемов наружности пришедшего и разыгрываемой им роли. У „жандармского офицера" не было жандармской „ловкости", наглости во всей фигуре и в выражении лица, специфических оборотов речи, так прекрасно известных всякому охраннику. Переодетый рабочий мог навлечь на себя подозрение употреблением в разговоре специфически рабочего слова или термина. И я думаю, что „маленький Ваня" (это был он) этим себя выдал.
Понял это, по-видимому, юный герой и, не желая сдаваться, разрушил жилище палача-министра. Два его товарища не успели даже отъехать и тут же были убиты. Ибо вся сила взрыва направилась по линии наименьшего сопротивления в открытую дверь, около которой еще стояло ландо.
Погибли три героя... Но вместе с ними погибла и вся охрана министра, около 100 человек.
В поднявшемся над разрушенной дачей столбе пыли виднелась одна фигура фигура министра, бегавшего по развалинам дома и ищущего своих детей...
Страшные он переживал минуты... Но сколько отцов и матерей переживают еще страшнейшие по его вине!.. Думал ли он когда либо об этом, а если думал, то знает ли, что „по делам его воздастся ему". Пусть Столыпин остался в живых... Пусть... Но эта схватка максималистов с главой правительства долго будет служить примером геройской отваги и презрения к смерти,
56
красной нитью прошедшей через всю максималистическую практику, примером для тех, кто явится на смену погибшим.
Всегда, когда я задумываюсь над моментом 12-го августа, точно живые выплывают предо мною образы двух участников этого дела.
Первый „маленький Ваня". Потеряв его из виду перед октябрьскими днями 1905 года, я узнал потом, что в эти дни он был ранен в Брянске во время демонстрации в руку, которая почти не действовала до самой смерти.
В то время, как он выздоравливал, „Медведь" носился из города в город, организовывая силы максимализма. И, естественно, Ваня последовал за ним... Еще тогда, когда он выступил террористом-экспроприатором, он признавал много максималистических положений и был недоволен тактикой социалистов-революционеров. Еще тогда он рвался на террористическое дело и говорил: „Эх, кабы на министра послала партия!"
Счастье ему улыбнулось: он встретился с человеком, который его оценил, который понял его душу, полную ненависти к дому Романовых и всему буржуазному строю, и помог ему осуществить давно лелеянную надежду принести хоть ценой жизни чуточку пользы тому народу, сыном которого он был, который вспоил и вскормил его и передал ему с молоком матери вековую ненависть свою к насильникам и палачам.
Другой сын гонимого и всеми презираемого народа... Еврей... Рабочий... Однажды он выступил на собрании социалистов-революционеров с критикой с.-р. рабочей программы и с проповедью социализации фабрик и заводов2. Он говорил отрывисто, нескладно, но в каждом его слове чувствовалась глубокая вера в возможность и близость социальной революции... Против него выступили все социалисты-революционеры... Он был „побежден" и ему пришлось уехать...
Все это я вспоминал, вслушиваясь в речи „Медведя" о силе народа, мощи личности, неиссякаемости ее творческих сил, знания и воли.
57
И когда он заговорил о тактике, об истинно революционной тактике максимализма, я перенесся мыслью в Петербург к Фонарному переулку в день 14-го октября, когда человек двенадцать, вооруженных бомбами и револьверами, напали на карету казенной таможни, в которой перевозилась крупная сумма денег около 400 тысяч рублей. Карету конвоировал десяток драгун с ружьями „наизготовку". Все же деньги были взяты среди белого дня.
Было узнано, что в этот день большая сумма казенных денег будет перевезена в казначейство.
Проследили путь кареты... И тогда был принят следующий план: с мостика, который перекинут через Екатерининский канал, как раз против переулка, будет брошена под лошадей бомба, чтобы остановить карету. Отряд с бомбами и револьверами, врезавшись между каретой и драгунами, непрерывным огнем парализует их деятельность. Другая часть в это время нападает на карету и конфискует деньги, которые будут увезены на одном из двух приготовленных извозчиков.
В назначенный день все произошло почти так, как было намечено. Один из организаторов этого сказочного дела Л. явился на место раньше часом. Чтобы не торчать на виду у всех, он зашел в ближайший ресторан, кажется Кюба, и сел закусывать, положив около себя снаряд. Гарсон хотел его переложить на другое место, но Л. быстро схватил его и, сказав „не трогать", переложил на окно. Заметив из окна ресторана, что участники „дела" уже на месте, он, не окончив еды, расплатился и отправился на свою позицию.
Издали показалась карета. Когда она поравнялась с мостиком, под лошадей полетела бомба.
Тяжелый миг, тяжелое ожидание!.. Неужели не взорвется? Неужели все погибло? Неужели неудача? Мозг Л. горел, глаза впились в видневшийся сверток, в дула направленных на него ружей. Ему казалось, что сейчас он будет убит.. Но это продолжалось лишь мгновение. Воздух дрогнул, что-то ухнуло, поднялся огненный столб и началась усиленная стрельба: то первый отряд начал нападение на драгун, не могших справиться с испугавшимися лошадьми. А гул выстрелов, топот лоша-
58
дей и крики испугавшейся и бегущей толпы покрывал могучий голос главного организатора т. Сергея, который давал приказания, делал распоряжения то одним, то другим, не обращая внимания на творившийся кругом ад кромешный.
Спокойно сошел Л. с мостика и кинулся к карете. Заглянул внутрь никого: кассир и его помощник исчезли. Он быстро вынул из глубины кареты кожаные сумки с деньгами. Под аккомпанемент выстрелов из драгунских ружей и максималистских браунингов деньги были вложены в подъехавшую пролетку, которая умчалась, защищаемая нападавшими, отрезавшими ее от преследователей.
Ну и жаркая была схватка, рассказывал мне Л. Когда я вынул сумки из кареты, я оглянулся, ища извозчика. Но его и след простыл: не то лошадь испугалась грохота и шума взрыва и понесла, не то извозчик сам испугался и оставил нас погибать. Но в запасе была другая лошадь на нее-то все и взвалили. Один мешок был слишком тяжел. Подозревая, что в нем находятся медные деньги, я схватил его и изо всей силы бросил о мостовую.. Он уцелел; и вторая попытка разорвать его таким путем не удалась. А участники нападения, видя, что лошадь умчала „даму под вуалью", увезшую деньги, начали отступать. Нужно было и о себе подумать. Я оглянулся. Отряд отступал в полном порядке, осыпая градом пуль теснивших его драгун, подоспевшую полицию, агентов охранного отделения и разных добровольцев. Я повернул в какой-то переулок, зашел в какой-то двор. Осмотрел себя. Руки были немного в крови. Вытер их платком. Калош один потерял. Сбросил и другой; засунул все это под ворота и с гордым видом и заносчивой походкой ушел, никем не преследуемый Вдали еще были слышны отдельные выстрелы. Все же, закончил Л., если бы мы знали, что перевозится такая ничтожная сумма, то не жертвовали бы столькими жизнями. Нам передавали, что в карете будет не менее полутора миллионов".
Другой был менее счастлив. За ним по пятам гнались. Он не подпускал их к себе пока были заряды. Последним он покончил с собой, чтобы не отдаться врагу.
59
Двое, не видя выхода из оцепленной местности, зашли в какой-то двор, которые немедленно после конфискации были по приказанию полиции заперты и обысканы. Здесь они и были арестованы.
Суду были преданы восемь человек, арестованных в разных местах, на разных квартирах. Были между ними и не участвовавшие в этом деле. Но правительство воспользовалось этой экспроприацией, чтобы повесить тех, кто так тяжко наносил ему удар за ударом.
Имя „максималист" гремело по всей России и Западной Европе, вызывая удивление у одних, трепет у других и жажду мести у третьих. И вот в такое время собралась первая конференция максималистов, на которой был образован Союз С.-р.м. Мои взгляды лишь в частностях отличались от взглядов других и от принятых резолюций. Поэтому я счел возможным и нужным вступить в Союз, чтобы вновь начать работу, которая прервалась было благодаря стараниям московских социалистов-революционеров.
„Медведя" всюду ищут по предписанию Департамента полиции. А он снова в Петербурге, в самом сердце вражеского стана, которому он готовит новый страшный удар.
За несколько дней до его ареста я случайно с ним встретился, но не узнал его до того он сделал себя неузнаваемым. Высокий, белокурый, с серыми глазам он превратился в человека среднего роста, черными волосами и бородкой, с смуглым цветом лица и почти черными глазами. Смотрю, жму руку и не знаю кто.
Чумбуридзе, сказал он.... Лишь по голосу я его узнал....
Он рассказал, что на его след напала охранка, что, выходя из одного дома, заметил подозрительных субъектов.
Насторожился... Чувствую, что сзади идут. Как на грех не захватил браунинга. Решил свернуть в сторону, чтобы раздобыть револьвер. Забежал на конспиративную квартиру, смотрю осторожно из окна... Торчат шпионы. Решил уйти ближайшими проходными воротами, предупредив товарищей об опасности.
60
Его арестовали на улице накануне грандиозного террористического акта. Сзади....Писали, что арестовал его нищий, попросивший у него подаяния. Он остановился. чтобы вынуть деньги. В это время началось нервное подергивание лица. Он был узнан. Нищий переодетый агент охранного отделения, следивший за той улицей, куда должен был своротить „Медведь". На помощь „нищему" явились городовые и он был скручен.
Среди максималистов, оставшихся в Петербурге, упорно носился слух, что все было готово для взрыва охранного отделения и департамента полиции. Успей он и удар был бы нанесен в самое сердце правительства. Но оно было предупреждено и приняло меры... Хотя мы и не знали, верно ли все это, но, зная „Медведя", имели право верить всему. Мы верили... И ужас объял всех нас. Говорили, что накануне ареста он виделся с представителем Б.О. партии Социалистов-Революционеров, который передал ему о том, что его замыслы открыты и что охранка уведомлена о том, что он предпринимает.
Или я провокатор, или моя жена, крикнул будто бы „Медведь", пораженный точностью передачи. С ним чуть не сделался нервный припадок...
Его убеждали покинуть Петербург, ему доказывали, что продержаться долго он не может, что если его арестуют, то смерть неизбежна. А в таком случае заграницей он гораздо больше сделает для дела, чем здесь в такой промежуток под угрозой виселицы. Но он не хотел уезжать, не выполнив задуманного Б.О. дела. Он торопился... Но не успел. 1-го декабря 1906 года он был арестован, а на рассвете 2-го, т. е. менее чем через сутки, он был казнен.
Руки прочь! были его последние слова палачу, захотевшему накинуть ему петлю. Он сам ее надел и умер также мужественно, как мужественна была вся его недолгая, но богатая и красивая жизнь.
Томительные дни переживали в конце ноября и в начале декабря те, кто знал о полном разгроме организации „Медведя". Не успели зажить еще душевные раны, нанесенные максималистам царскими слугами, как вновь из их рядов были вырваны Н. Терентьева и Н. Климова, а с ними
61
целый ряд лиц из боевой организации. Но „Медведь", арестован ли, жив ли, здесь ли он, или бежал?... Томительная неизвестность... Где узнать? Куда теперь можно идти? Где нет засады?. Он должен был придти в назначенное место, но не явился. Неужели арестован? А может быть он уже казнен, а мы еще не знаем!...
Лишь через день после его смерти узнали мы, что арестован Чумбуридзе.
В 1906 году он был самым опасным врагом самодержавия, пользовавшимся громадными симпатиями и любовью даже финляндцев, знавших его. Многие плакали прочитавши, что повешен „Анатолий" („Медведь").
Его не стало! Уныние овладело очень многими из работавших тогда в Петербурге. Не то, чтобы мы не были готовы к этому, не то, чтобы мы не ожидали так скоро его смерти. Но слишком он был для всех дорог, слишком большие надежды на него возлагались, чтобы возможно было спокойно отнестись даже к тому, что ждали каждую минуту. Не было ни одного, хоть немного знавшего его, который бы сомневался в том, что правительству скоро будет нанесен ряд жесточайших ударов. Ведь „Медведь" еще жив! А пока он жив, он все сделает. Для него не было ничего невозможного... И это знало охранное отделение. Оно боялось этого врага и умышленно распространяло слухи об его аресте... Еще в начале ноября 1906 года в шведских газетах появилась заметка об аресте на дворцовой площади 4-х автомобилей и 30 боевиков максималистов, пытавшихся взорвать зимний дворец. Как это ни фантастично, но это сообщение, берущее свое начало в охранном отделении, показывает, как ценили силу Б.О. и организаторские способности „Медведя"... Для него и это не считалось невозможным.
Велики и широки были его планы. Рассказывали, что в период первой Думы он осматривал Государственный Совет с целью его взрыва. И он бы выполнил задуманное, если бы не нежелание похоронить под его развалинами нескольких профессоров „кадетов", членов Совета.
62
У него будто бы был выработан план нападения на царскосельский крещенский парад... В его голове всегда гнездились планы один другого труднее. Для нас они казались утопичными... Но не для него...
Достойными соратниками „Медведя" явились Н. Климова и Н. Терентьева...
Терентьева была арестована в Одессе незадолго до его смерти...
Я ее видел на конференции в продолжение нескольких дней. Высокая, стройная, красивая... Правильные черты лица... Скромно и изящно одета.
В деле Столыпина она сыграла одну из главных ролей роль горничной в доме, откуда отправились террористы со снарядами.
Выдержанно, без шаржа... Так рассказывал мне Мортимер. На заигрывания лакеев отвечала улыбкой... На „любезности" швейцара „строила глазки"... „Расторопная", вечно бегущая куда-то с шутками и прибаутками она отвлекала подозрение.
После отъезда ландо к даче Столыпина она будто бы с милой гримасой выскочила на улицу, оглянулась и сказала швейцару: „теперь и нам можно на часок, барин уехали... Совсем загоняли... Повеселиться надо ж"... и упорхнула.
Наталью Климову я видел в Гельсингфорсе в гостинице в обществе нескольких максималистов. „Медведь" о чем-то говорил. Она встревоженная, волнующаяся ходила по комнате, заложив руки за спину...
Это та, подумал я, которая вместе с Н. Терентьевой принимала участие в организации покушения на министра. Но почему это страдальческое выражение лица?...
Вторично я ее видел после отъезда „Медведя" в Петербург. Она осталась, ожидая распоряжений...
Трудно стало жить, не имея паспорта, в гостиницах Финляндии. Революционеров, по настоянию правительства, арестовывали, а от приезжающих спрашивали виды на жительство... Она жила поэтому, как француженка.
Когда вдвоем мы однажды зашли к ней и сказали, что по лестнице говорили по-русски, она заволновалась и
63
крикнула: „У нас попросят паспорта или прикажут освободить номер... Что вы наделали?"
Теперь она производила совсем другое впечатление. Какая-то печать утомленности, какая-то грусть заволакивала ее взор. Сидя в кресле и охватив руками колени, она задумалась. О чем? О своей ли судьбе, или о предстоящей новой борьбе, новой схватке с царизмом, об успехах ли максимализма?
„Как здесь стало трудно жить! Русским проходу нет от шпиков" сказала. она. Она опустила руки и оперлась своей головой о ручку дивана и задумалась. Вся ее фигура, лицо, взор говорили о тяжелом душевном состоянии. Было ли это страдание за любимого человека, ежеминутно, быть может, рисковавшего жизнью, был ли это надлом ее души под влиянием гибели лучших товарищей?..
Через несколько дней после этого она была уже в Петербурге и через несколько же дней она была арестована на квартире, где провела ночь...
На суде обе они держались бесстрашно, ожидая смертной казни. Спокойно они выслушали об этом приговор...
Их не казнили, а „помиловали" на бессрочную каторгу...
На конференции был еще один, о котором вспоминаю с восторгом. Вечно веселый, жизнерадостный, он всех заражал своим настроением. Жизнь била ключом. Все время шутил и делал многим „вселенскую смазь". Пел еврейские революционные песни, сильно искажая слова при ужасном произношении... И это сейчас же после дела 14 октября, в котором он принимал деятельное участие: был кучером, увезшим „даму под вуалью". Его хладнокровию и обязаны тем, что дело удалось.
И это настроение не покидало его до конца конференции Все разъезжались... Он шел рядом с „Медведем" с подушкой в руках. Вдруг с размаху ударил его подушкой по голове с такой силой, что у „Медведя" закружилась голова. Он прислонился к дереву и простоял с закрытыми глазами минуты две. Когда головокружение
64
кончилось, он, сверкнув глазами, сказал: „Ну и глуп же ты!"
Извини, братец, больше ни в жисть не буду...
Было бы преступлением перед памятью М. Соколова, если бы я не указал и на отрицательные стороны этой могучей личности. И прежде всего нужно упомянуть о том преступно-легком отношении и к собственной, и к чужим жизням, которая красной нитью проходила через всю максималистскую боевую практику. Более, чем к кому-нибудь, было применимо к нему положение, что русские террористы стремятся умереть, а не победить.
„Медведь" рожден был диктатором. И хотя он стоял во главе демократической, но не децентралистической, боевой организации, имевшей выборный Исполнительный Комитет, но эта черта его характера проявлялась и здесь. Все делалось так, как он хотел. Более того, часто он делал так, как никто из его товарищей не хотел.
Наконец, есть факты, указывающие на слишком небрежное отношение его к вопросу о подборе членов Б.О., куда попадали многие, которым место где угодно, но не в террористической организации.
После провала „Медведя" и почти всей его организации мы поняли скорее чутьем, чем знанием истинного положения дел, что вряд ли Б.О. сможет вновь стать на ноги. Настроение было до того убийственное, самочувствие до того скверное, что парализовалась всякая энергия, всякая возможность что-либо делать в то время, когда нужно было действовать во всю...
Действовать! Но как начать! Остались ли где-либо члены этой организации, или никого уж нет?
В момент такого нервного состояния был „открыт" в самом центре союза „провокатор". Это до того парализовало способность действовать, что решили лучше оставить на время город. Этот отъезд напоминал собою повальное бегство под натиском невидимого неприятеля.
65
«Провокатор» был открыт одним из членов союза максималистов на основании целого ряда косвенных улик, имевших, как потом оказалось, место лишь в его воображении. Но в момент „открытия" неосновательность улик трудно было проверить и решено было до разбора обвинений отрезать заподозренного от работы путем извещения отдельных членов союза. Но когда установлена была вся абсурдность этого обвинения, пришлось извещать об ошибке, что внесло еще большую деморализацию в максималистские ряды, так как провокатор, существование которого где-то не отрицалось, не был найден и тем самым опасность провалов не миновала.
Бегством из Петербурга воспользовались, однако, для розыска товарищей „Медведя". Я отправился на юг России, где после долгих мытарств нашел Л. Узнав все подробности разгрома, он сказал: „Здесь Мортимер, поговори с ним".
О Мортимере (Семене Яковлевиче Рыссе) я слыхал, что после съезда партии социалистов-революционеров в 1905 г. он перешел в ряды максималистов, пытавшихся создать самостоятельную организацию. Во время одной экспроприации в Киеве, в которой участвовал и Рысс, он был арестован. Попав в тюрьму, начал думать о побеге и будто снесся с „Медведем", который дал на его освобождение 10 тыс. рублей. Но так как революционным путем освободить Мортимера было невозможно, то он заявил начальнику охранного отделения в Киеве о своем желании поступить на службу в департамент полиции, если ему будет дарована жизнь. Предложение было принято. Ему организовали побег, за который охранявший его городовой был приговорен к каторге. Из Киева Рысс уехал в Петербург, где он о сделанном шаге сейчас же дал знать „Медведю", который, доверяя ему, не прерывал с ним сношений. Но не все знали всю истину о Рыссе. Л. передавал мне немного иначе историю поступления Рысса в департамент полиции. Он считал, что последний бежал с помощью товарищей, что поступил он в охрану по их же совету. В январе же 1907 года мне пришлось читать новый вариант на тему о побеге Мортимера из участка. Бежал он будто революционным путем
66
с помощью жандарма, его охранявшего, на пароходе уже встретил начальника Киевского охранного отделения. Видя, что ему не скрыться, он сам подошел к нему и предложил свои услуги.
В момент же встречи с Рыссом в конце декабря 1906 г. в Екатеринославе я знал лишь два рассказа на эту тему, не считая слухов, о которых ниже.
Низенькая, еле освещенная комната. Вечер... Я стоял в углу против двери. Она открылась и на пороге остановился Мортимер в пальто с меховым воротником и в барашковой шапке. Глаза небольшие, острые, пронизывающие впились в меня, как бы желая сразу разгадать, кто перед ним.
Никогда такая жуть не охватывала меня, как в то время. Было ли это состояние человека, думавшего, что перед ним тот, кто отправил столько людей на эшафот; или это было состояние под влиянием мысли о стойкости и преданности революции личности, презиравшей смерть трудно решить... А он не спускал с меня глаз...
Наконец, мы остались одни. Разговор, который произошел между нами, в самых общих чертах врезался мне в память и я попытаюсь передать его целиком.
Вы знаете, кто я? спросил меня М.
Знаю. Во-первых вы Мортимер. Во-вторых, вы бывший „сотрудник" департамента полиции. В-третьих, вы состоите в бегах, разыскиваетесь охранным отделением. Вас ценят очень высоко. За указание вашего адреса...
Откуда вы это знаете? заговорил волнуясь М. Это вам мог сказать лишь Анатолий.
Ошибаетесь... Знают и другие...
Знает Н. Климова. Быть может еще и Терентьева. О что это за женщины! Их имена достойны стоять рядом с именем Перовской!..
Да, это верно. Но вас больше ценят...
Я для них опасен, так как знаю очень много и очень многих. Мне легче, чем кому-либо, организовать террористический акт...
67
Но как это сделать при вашем положении? Доверие к вам пошатнулось. Слух о том, что вы являетесь виной провалов, широко распространяется среди с-р. и с-р.- максималистов.
Это я знаю. Но я все сделаю, чтобы рассеять всякие сомнения. Я приготовлю такой удар правительству, что одним этим я себя реабилитирую. Или смертью... Я знаю источник всех слухов о моем провокаторстве.
А ваш побег из тюрьмы?
Он ответил, что кроме нескольких лиц никто о нем не знал, что Исполнительный Комитет Боевой Организации с-р.-м. высказался за разрыв с ним за этот побег, но что Анатолий и Климова ему безусловно доверяли и все время сносились с ним вопреки запрещению, что ему приходилось выбирать между смертью и служением революции в такой форме, что он пренебрег так называемой традиционной революционной моралью и самолично решил вопрос о побеге. „Перед своей совестью я чист. Я был уверен, что и те, кто меня хорошо знал, одобрят мое решение. И я не ошибся"...
Я высказал ему подозрение многих максималистов, что департамент полиции не доверил бы человеку, бывшему революционеру, раскаявшемуся под виселицей, без выдачи с его стороны. Я напомнил ему, что в Петербурге он назначал у себя некоторым членам Б.О. свидания, что в Москве, как убеждены многие, он указал на Л. Емельянову, следя за которой можно добраться и до„главарей".
Кто же эти многие? Разве Соколов, Климова, Терентьева, Л. мне не доверяли? Разве можете вы допустить, чтобы они, зная о выдаче, хотя бы ничтожной, имели со мной какое либо дело! Или, если бы они не знали, то почему у них не могла зародиться эта же мысль? Ведь они-то знали о том, как я бежал. Кто же это, те которые не верят? Неужели они дальновиднее, умнее, честнее и „нравственнее" этих, действительно, великих революционеров! Эти „многие", по моему глубокому убеждению, говорят со слов с.р., которые стараются потопить нас в омуте созданной ими же провокации.
68
Его речь лилась плавно, красиво. Чем больше он волновался, тем громче звучал его голос, тем большей энергией она дышала. Глаза его горели, метали искры, подвижное лицо его побледнело. Он говорил, что лишь департамент полиции в силах доказать, что он не провокатор, что у него, Мортимера, нет положительных данных, фактов, могущих слепых сделать зрячими, что все его доказательства являются доказательствами „от противного". Но что Климова могла бы известить кого-либо, если бы была хотя тень сомнения в его честности. Далее он указал, что за ним не могли следить, так как он никуда не ходил, ибо у него был мальчик лет 11-ти, который исполнял роль почтальона.
Этого мальчика я подобрал чуть ли не на улице, спас от голодной смерти. Он был нем, как рыба. И теперь, когда я отправлюсь вторично в Петербург, я его возьму с собой. Никто не подозревал, чтобы такой малыш исполнял такую ответственную роль. Правда, ко мне на квартиру приходили, но приходили как раз те, которые знали, к кому они идут. Следовательно, вина так же их, как и моя. Или, вернее, ни моя, ни их. Ибо, глубоко в этом убежден, я пользовался большим доверием и на меня в департаменте полиции смотрели, как на настоящего „сотрудника" без задних мыслей. Относительно выдачи Емельяновой могу сказать, что это праздная фантазия с.-р-овских кумушек. Ведь если вникнуть глубже в это, то всякий поймет, что это небылица. Допустим, я выдал. Но если это знаете вы, да еще от других, то нужно допустить, что я же доложил об этом Б. Орг. Ее не арестовывают, значит следят. Почему же она не уехала? Эти слухи и многие другие находятся в связи со многими предложениями, которые я вносил боевикам. Двойная роль, которую я на себя взвалил, была трудна и опасна. Чтобы внушить к себе доверие, необходимо было хоть что-нибудь сделать. Я и внес предложение о двойной боевой организации одну для выдачи, из лиц знающих, что их ожидает, другую, с „Медведем" во главе, для дела. Я внес предложение об устройстве фиктивной динамитной мастерской для выдачи, но без людей. Все это не было принято. Как бы кто ни относился ко всему этому, но на свой страх и риск я ничего не предпринимал. Климова предложила мне
69
выдать ее, чтобы этим укрепиться в департаменте. Но вы понимаете, что этой жертвы я не мог допустить. В конце концов мне пришлось бежать.
Когда я упомянул о слухах, что нападение на карету, в которой Владимир Мазурин был отвезен из суда в тюрьму, не состоялось по той причине, что полиция была уведомлена Рыссом о готовившемся нападении, он разразился грозной речью против „подлецов и глупцов".
Ведь если бы „они" были уведомлены, то попытались бы захватить тех, кто взял на себя эту трудную задачу.... Нельзя считать врага глупым! Это большая и вредная ошибка.
Я между Сциллой и Харибдой. С одной стороны обвинение в „измене" департаменту и в случае поимки смерть, с другой обвинение в провокации. Так удачно бежать от сетей охранки и.... так неудачно запутаться в сетях товарищеских, расставленных, правда, по неведению... Но я не падаю духом. Я уверен, что смогу распутать этот узел, а пока.... бросим этот разговор и поговорим лучше о другом. Вы были на конференции. Думал и я попасть туда, но „Медведь" воспротивился. Кто был, какой состав, какие резолюции?
Еще с полчаса мы говорили на эту тему. Он обнаружил большие знания, широкую эрудицию, близкое знакомство с философскими вопросами, ораторские способности... Он производил впечатление талантливого человека, энергичного и смелого революционера, искусного организатора, но, должен сознаться, не лишенного некоторой дозы... революционного авантюризма, что проглядывало сквозь его рассказы о задуманных им выступлениях.
Мы условились выехать с ним одним поездом, в одном вагоне, чтобы иметь возможность потолковать. Поезд был битком набит. Мортимер отправился искать кондуктора, который отвел нам место в первом классе, в особом купе за отсутствием мест во втором. Осмотрев предварительно весь вагон и убедившись, что нет ничего подозрительного, мы расположились в нашем помещении.
Л., начал М., получил телеграмму. Его вызывают в Гельсингфорс. Но мы решили, что он не поедет, потому что я вызвал оставшихся сюда и просил при-
70
везти также и деньги. Здесь мы соберемся, сорганизуемся и начнем сначала. Первое наше выступление будет тройным.
Я задремал. Проснувшись, я заметил, что Мортимера нет он слез на одной из станций между Екатеринославом и Харьковым.
В январе собрались остатки боевой организации. Первое, что я услышал было Мортимер провокатор. Выставлялись те же доводы, которые были выставлены мною в беседе с С. Рыссом. Но ни одного доказательства, ни одного обоснованного факта, все слухи и слухи, исходившие от с.-р., которые сказали, передали, предупреждали и только. Считая излишним приводить весь разговор с Мортимером, как не могущий служить к его реабилитации, я передал лишь, что видел Мортимера, что он знает от других и от меня о циркулирующих о нем слухах, что он собирает материал для восстановления своего имени. «Именно потому, закончил я, что мы ничего не знаем фактического о нем, мы должны пока порвать с ним до получения точных о нем сведений, не обвиняя его в провокации. Но это не может воспрепятствовать его самостоятельной работе, которая им уже ведется».
Но напрасны были эти слова. Мортимер, был тем фокусом, на котором сошлись мысли всех о провокации. И предлагались планы одни чудовищнее других арестовать Рысса и держать его под стражей, пока не будет выяснен вопрос, выслать его из России с запрещением въезда навсегда, убить его г. т. д. После долгих споров решили предложить ему выехать заграницу и прекратить всякие сношения с Россией до выяснения „дела Рысса".
Он был вызван в Финляндию, куда он приехал через Швецию; там ему передали постановление. Но он отказался ему подчиниться, вернулся обратно и организовал на юге Б. Организацию из лиц, ему доверявших. Между прочим убийство Ростовского на Дону помощника начальника тюрьмы совершено одним из членов этой организации Онуфрием Музычуком 19 лет, учеником мореходной школы в Ростове. Но все усилия Рысса разбились о те препятствия, которые он встречал: с одной стороны недоверие многих
71
лиц, с другой отсутствие средств для намеченных террористических актов. Боевая организация после „Медведевского" периода отказала ему в материальной помощи. И ему приходилось думать... об экспроприации, чтобы на эти средства организовать „дело". Во время подготовления такой экспроприации он и был арестован в Юзовке.
Я видел в конце 1907 года в тюрьме рабочего, друга одного из тех, который случайно спасся от ареста на той же квартире, где был взят Мортимер. Он говорил, что последний был арестован при участии жандармов, специально приехавших из Петербурга. Если это верно, то имеет основание предположение, что Рысс был выдан так же, как и Соколов и много других с.-р.-максималистов.
Перед собравшимися в М. стоял вопрос об образовании новой Б.О. Союза с.-р.-м. Необходимость ее не оспаривалась. Но план ее образования, предложенный одним членом союза, не был принят. Необходимо, говорил он, чтобы во главе стал талантливый боевик-организатор.
Вспомните недавнюю организацию. Как она создалась? И кем? „Медведем", Виноградовым, Климовой и другими, не менее их сильными. Куда бы „Медведь" ни приезжал, все льнули к нему, все просились в организацию и приходилось даже отказывать. Кем она держалась? „Медведем", Виноградовым, а потом „Медведем", Климовой. Вспомните, что в Б.О. входили не одни максималисты, были там даже и максималиствующие с.-д. Но мощь Анатолия, его влияние, его обаяние на окружающих явились причиной того, что все разногласия стушевывались пред сознанием необходимости дела, живого революционного дела. „Медведь" был тем цементом, который скреплял все части и не допускал распада. Такого человека мы сейчас не видим в нашей среде и поэтому приходится начать с поисков. Нигде значение личности не может быть так велико, как в боевом деле. Особенно в деле организации террористических актов. Чем больше размах, организаторский размах террориста, чем талантливее организатор, чем большими связями он пользуется, тем удачнее все дела. Это ба-
72
нальная истина. Но ее не мешает чаще повторять. Единственный, могущий заменить Анатолия, это Рысс. К сожалению для нас он пока умер.
Этой точке зрения, поддержанной лишь одним, осужденным впоследствии по процессу 44-х максималистов3, была противопоставлена другая о значении коллектива. Значение отдельных лиц, даже таких, как „Медведь", ставилось ниже коллектива энергичных боевиков. Защитники этой точки зрения доказывали, что, имея средства и связи, всегда можно организовать самое крупное дело. Роль организатора берет на себя весь коллектив; отдельные функции берут на себя отдельные члены.
Решено было сделать попытку. Ассигновали 20 тысяч рублей для этой попытки. Взялись за это четыре товарища.
История этой попытки в высшей степени поучительна. Она подтверждает ту точку зрения, что широкая постановка террористического дела требует хотя бы одного „Карла", „Медведя", Гершуни. История этой попытки доказывает, как не должно быть организовано боевое дело. Чего в самом деле недоставало той группе, которая взялась за дело создания максималистской б. орг. в начале 1907 г. Были средства, были энергичные, преданные делу, испытанные исполнители. Их было много... Были чисто рабочие группы, появившиеся в тот момент, когда рабочая организация максималистов в Петербурге ширилась и начала завоевывать симпатии, группы, с честью поднявшие знамя максимализма.
73
Это были люди, рвавшиеся в бой. Но силы их пропадали даром. Некому было их использовать. Они, не имея средств, направлялись в сторону экспроприаций и за гроши (факт!) попадали на вечную каторгу и виселицу.
Исполнителей было много. Организаторов совсем не было. Был лишь коллектив. И вот этот коллектив начал свою работу следующим образом. Не готовясь к определенному делу, они создавали условия для всякого дела вообще. Один взял на себя постановку паспортного бюро и организацию квартир. Нужно сознаться, что это ему удалось блестяще. Были заведены связи с разными лицами из всех слоев общества, с такими группами, которые стояли и теперь еще стоят вне всяких подозрений тут были и артисты, и писатели „старые" и „молодые", и врачи, и студенты, и рабочие. Другому было поручено заведование перевозкой оружия и устройство складов. Один готовился разыскать „пропавшее" после разгрома Б.О., казни „Медведя" и ареста Климовой 200 тысяч рублей из экспроприированных у Фонарнаго переулка, а все вместе они вели переговоры с одной группой боевиков с-р. (кавказцев), желавших получить средства для самостоятельной работы под максималистским знаменем, от имени максималистской организации и предлагавших создание информационного бюро для координации действий. Переговоры привели к слиянию ,,группы четырех" и кавказской группы. С чего же начала эта расширенная организация? Опять-таки с создания обстановки для будущей террористической работы. Та жизнь, которую вели боевики, жизнь почти открытая вплоть до устройства вечеров, журфиксов, на которых бывали и артисты, и поэты, и беллетристы, могла бы принести громадную пользу, если бы одновременно со всем этим организовывалось «дело».
Я вас совершенно не понимаю, говорил Н. часто. Как вы думаете что-либо сделать? Этакой тактикой! Наметьте конкретное дело, разработайте план, сообразно этому создайте все исполнительные органы вплоть до постановки динамитной мастерской, если надо, а потом действуйте. Ведь вы с конца начали!..
Нет, не с конца. Для действия организации нужны условия мы их создали. Потом вели переговоры, устроили
74
съезд... Думали, сможем вместе работать, но в итоге полное расхождение. Теперь мы вновь одни. Нет людей...
Нет людей! Разве „Медведь", возразил Н., говорил когда-нибудь: нет людей! Ведь в этом и заключается все умение боевика-творца находить людей, влиять на них, толкнуть их на живое революционное дело. Нет людей! Да откуда вы знаете, есть ли они, или нет, если вы сидите у себя с своими и не знаете, что делается дальше вашего носа. Опуститесь вниз, в массу, и поищите, там найдете... Как создавал „Медведь" свою организацию? Он объезжал массу городов. Где только его не видали? И везде он находил ценных работников. А вы говорите нет людей! Что? Разве иссяк источник? Нет, не иссяк. Причина вашей неудачи та, о которой мы говорили еще раньше, в январе. Здесь, в том городе, где вы теперь находитесь, есть много боевых сил, много годных для террора элементов. Почему вы их не используете? Они рвутся в бой... не находят его и... погибают ни за что.
Следствием этих разговоров явилась попытка новой экспроприации в Москве, так как для крупных террористических актов не было уже средств. Чтобы понять, как это могло случиться, придется сказать несколько слов о взаимоотношении Б.О. и Союза Соц.-рев.-максималистов.
После октябрьских и декабрьских дней и в период первой Думы в недрах партии социалистов-революционеров появилось сильное недовольство боевой тактикой партии и постановлениями ее Ц.К. Особенно многочисленны были протестующие среди боевых элементов, среди террористов. Этим и воспользовались максималисты, считавшие, что в пережитый Россией момент, после разгона первой Думы, подавления восстаний в Кронштадте и Свеаборге и неудачи всеобщей забастовки необходимо было усиление террора. И „Медведь" стал во главе организации, охватившей всех недовольных с-р. После взрыва на Аптекарском острове и экспроприации на углу Фонарного переулка тяготение к боевой организации максималистов было настолько сильно, что приходилось бороться с этой «эпидемией боевизма», приходилось удерживать работников для массовой работы, которая лишь зарождалась в некоторых городах. „Медведь" и многие другие из Б.О. ясно сознавали, что вынужденный момен-
75
том террор максималистов, увлекший почти все наличные их силы, при полном отсутствии того резерва, массовых организаций, откуда можно было бы черпать новые силы для боевых действий, принесет громадный вред делу максимализма в России. В этом он сходился с немногочисленными работниками в пролетарской массе и при их содействии была созвана первая конференция Социалистов-революционеров-максималистов, положившая основание Союзу с-р.м. с его Центральным Исполнительным Бюро; направившим все свои наличные силы на укрепление своих позиций в Петербурге, Москве, Екатеринославе, отчасти в Белостоке и на Урале.
Боевая Организация максималистов имела своего представителя в Бюро и вошла в состав Союза на автономных началах. Но фактически это была совершенно самостоятельная, ничего общего не имеющая с Союзом организация, постановляющая и исполняющая свои дела независимо от Союза и лишь извещающая Ц.Б. о произведенном ею акте через члена его, самой Боевой Организацией выбранного.
Таковы были взаимоотношения этих двух органов, установившиеся под сильным давлением „Медведя" после конференции Б.О. в начале ноября 1906 года. Почти все члены Ц.Б. высказывались против такой изоляции его от дел Б.О., ибо, говорили они, при провале может случиться, что нельзя будет ее восстановить, нельзя будет доискаться тех связей, складов, мастерских, денег и т. д., которыми владеет Б.О. Они оказались пророками... Ровно через два месяца после конференции, когда вся боевая организация была разгромлена, разбита, рассеяна, Ц.Б. абсолютно ничего не знало, где что находится. И второстепенные, и третьестепенные члены Б.О., исполнявшие при жизни „Медведя" и других передаточные функции и знавшие адреса, особенно адреса денег, бесконтрольно пользовались ими после смерти Соколова для каких угодно дел. Так один из членов Б.О. подозревался в том, что передал около тридцати тысяч рубл. п.с-р. на организацию убийства Лауница, другой в том, что захватил из той же кассы 25 т. рублей и скрылся в Париж, третий, что скрылся с 25 т. рублей, у него хранившимися. И когда Ц.Б. собрало, наконец, остатки „медведевской" организации в начале 1907 г., то они располагали сум-
76
мой в 30 т. рублей. Следовательно, вместе с 30т., полученными Ц.Б. от «Медведя», Союз знал лишь о 60 т. р. из 400 т. экспроприированных у Фонарного переулка. Когда „группа четырех" взялась за создание Б.О., один из нее долго разыскивал 200 т. рубл., вывезенных из Петербурга после провала. Не раз я у него спрашивал: „Ну, напали на след?"
Напасть-то я напал. Но что толку? Знаю, кто перевозил, но не знаю, где тот, кому отданы. Известно с-р-ам, но они не хотят давать адреса, отговариваясь незнанием. Теперь вот они пустили слух, что деньги сожжены. Но я раскопаю!..
Но ничего он не раскопал, ибо был скоро арестован, Лишь успел передать пишущему эти строки фамилию тех, кто „вывозил" деньги из опасного места.
Вот почему новой Б.О. пришлось вновь начать с экспроприации. За это взялся Л. Была снята дача, где поселилось несколько человек. Обстановка была роскошная, барская, с комфортом. Была и конюшня для лошади...
Слежка была организована, узнали дорогу, по которой ездила всегда карета, узнали о количестве охраны...
После одной из таких разведок взволнованный Л. рассказал об изменении пути следования кареты и об увеличении охраны. Он высказал мысль о провокации.
Некоторые доказывали, что это простая случайность: изменение пути везде теперь принято, а увеличение охраны может быть вызвано суммой перевозимых денег.
Да что вы говорите
1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15