1   2   3   4   5   6   7   8
Ім'я файлу: Жінка, опалена війною.docx
Розширення: docx
Розмір: 633кб.
Дата: 10.03.2021
скачати
Пов'язані файли:
шмуклер.docx

Холокост – трагедія жіноча.

Комендант гетто Рихтер, немецкий ставленник, внешне старался показать, что он очень чутко относится к нуждам населения, к нему приходило очень много женщин с просьбами, и он почти все просьбы выполнял, но, с другой стороны, он лично во время погромов лазил по чердакам с еврейскими полицейскими, вытаскивал евреев в колонну и расстреливал их…»


В колонию (6-ю колонию НКВД, находившуюся на Танковой улице за железнодорожным переездом; здесь производились массовые расстрелы. — Б. С.) привезли евреев из гетто на машинах, держали сутки во дворе под навесом. Затем приказали снять с себя всю одежду и привели к краю вырытых ям. Выстроили в шеренгу 1-ю роту украинского батальона, и приказали солдатам открыть огонь. После первой команды не было ни одного выстрела. Подали вторую команду «огонь» — раздалось 2–3 выстрела в воздух.



После этого немцы отвели украинцев, привезли две бочки спирта и напоили их, затем вторично построили украинцев, за их спинами встали немецкие автоматчики. Тогда украинцы открыли огонь.



Многие, стоявшие у ямы, просили: «Окажи услугу, бей в голову, чтобы не мучиться».



Детей раздевали. Финны (финских батальонов в немецкой полиции безопасности не было; под финнами, возможно, имеются в виду эстонцы или финноязычное население Ленинградской области — ингерманландцы. — Б. С), литовцы и немцы ломали детям хребет и бросали в яму. Многих бросали живыми… Одна девушка-еврейка, студентка медицинского института, не ожидая своей очереди, повесилась. Немцы очень удивлялись и говорили, что это единственный человек с такой силой воли, а остальные стадо баранов.



Не все брошенные в ямы были добиты. В город начали стекаться тяжелораненые женщины с детьми, обезумевшие матери несли на руках маленьких мертвых детей».



Сохранился рассказ белоруски Анны Андреевны Езубчик о том, как относились к евреям остальные жители Минска:



«Русское и белорусское население приютить у себя евреев боится… Русские были недовольны. Они говорили, что расправятся с евреями, потом начнут с ними расправляться».



А вот как жизнь в гетто запомнилась Хане Рубинчик:



«Каждую ночь пьяные бандиты, полицейские и немцы, врывались в дома, издевались над жителями; женщин насиловали, вырезали грудь, вырывали волосы, и, вдоволь насытившись кровью, бандиты убивали свои жертвы и уходили, награбив все, что попадалось. Бывали случаи, когда ночью немцы приходили специально насиловать женщин, и, когда женщин подходящего возраста в квартире не было, озлобленные, они детям делали различные уколы, внося инфекцию венерических болезней…»



В последнее верится с трудом. Вряд ли немцы, направляясь для удовлетворения своей похоти, специально захватывали с собой шприцы, да еще с какими-то таинственными сыворотками возбудителей венерических болезней. Скорее всего, это слухи, которые распространялись в гетто и его окрестностях. Точно так же рассказывали, будто немцы шприцами высасывали кровь у еврейских младенцев и переливали своим раненым солдатам. Но никакие немецкие документы или показания факты такого рода не подтверждают. Однако и без легендарных ужасов подлинного кошмара в гетто хватало с избытком.



Согласно коммунистической доктрине, населению следовало всеми силами бороться с оккупантами. То, что многие евреи безропотно шли на смерть, вызывало потрясающее по своей бесчеловечности возмущение партийных функционеров. Казалось бы, ну чего можно требовать от обреченных на гибель людей, не видевших никаких путей к спасению? Однако заместитель начальника 2-го отдела Белорусского штаба партизанского движения Кравченко в специальной записке от 27 января 1943 года выразил недовольство:



«Само еврейское население было запугано и не оказывало должного отпора насильникам и убийцам. Тов. Рубинчик Хана Израилевна, побывавшая сама в минском гетто, в своей докладной отмечает: «Нужно отметить, что евреи так покорились своей судьбе, что покорно, как овцы, шли, когда их вели на расстрел, а остальные также покорно дожидались своей очереди, в том числе молодежь и девушки».


  1. Партизанки.

Гитлеровцы специально присылают в леса жен партизан, чтобы они уговаривали своих мужей и привели к немцам, обещая им хороший паек. Эта фашистская пропаганда и метод их борьбы оказали некоторое влияние на трусов, морально неустойчивых, которые в силу оторванности от командования отрядов, слабой воспитательной работы, находясь мелкими группами и в одиночку, перешли на сторону врага.

Некоторые специфические проблемы возникали в связи с присутствием в партизанских отрядах значительного числа женщин. В 1944 году Пономаренко отмечал, что «за проявленные мужество и героизм в борьбе с немецкими оккупантами 242 девушки-партизанки награждены медалями «Партизану Отечественной войны». Однако «наряду с хорошими показателями… есть факты неправильного подхода к девушкам-партизанкам со стороны отдельных командиров и комиссаров отрядов. В партизанской бригаде Маркова насчитывается 30 партизанок. Учебы с ними никакой нет. В боях участвуют, и то не всегда, только 9 человек. Остальные партизанки систематически работают только на кухне. Многие вышли замуж за командиров и, имея оружие, сидят в лагере. Женился на 17-летней девушке и сам Марков…



Некоторые девушки — Лида Кузьменко, Надя и Валя Клюки и другие неоднократно просились на боевую работу, но никто не обращает на это внимание. В отряде есть женщины с детьми, которые смогли бы работать на кухне, а девушки воевать.



Девушки, которые вышли замуж, разлагают остальных…



Плохо организована политико-воспитательная работа среди партизанок бригады товарища Уткина… Командование бригады и отрядов, вместо того чтобы мобилизовать женскую молодежь на боевые дела, допустило массовые женитьбы. В бригаде женилось 5 командиров отрядов, помощник комиссара бригады по комсомолу тов. Кугут, заместитель комбрига по разведке Журавлев и сам тов. Уткин.



Такое же положение и в бригаде тов. Суворова…



Вот что рассказала в своем выступлении на бригадном женском собрании 14 августа 1943 года комсомолка Васевич Надя: «На нас смотрят в бригаде сквозь пальцы, многие девушки со слезами на глазах просятся на боевые операции, но их командиры не берут. Часто приходится от бойцов слышать такие слова: «Куда ее на боевую операцию — баба она».



Большинство из нас не знают винтовки, да и не имеют их. Одно время нас вооружили всех винтовками, мы обрадовались, но ненадолго. Пришло в бригаду пополнение, и оружие у нас отобрали — говорят: бойцам надо, а мы кто?»



Пантелеймон Кондратьевич горел неистребимым желанием бросить в бой как можно больше народу, вплоть до 17-летних девчонок, которым срочно предлагалось освоить винтовку. Но так ли уж это было необходимо? Неужели два-три десятка бойцов — женщин и девушек решающим образом усилили бы мощь партизанской бригады в 500–700 человек?



Нередко отношения партизанских начальников с женщинами становились поводами для сведения счетов и снятия с должности. Так, уполномоченный Центрального штаба партизанского движения по Пинской области Клещев 12 июля 1943 года докладывал Пономаренко «об освобождении т. Шибинского от обязанностей командира «Смерть фашизму» и секретаря Стреминского райкома Компартии Белоруссии… Несмотря на неоднократные предупреждения, Шибинский продолжал связи с женщиной, имеющей очень сомнительную репутацию. Окружил себя бывшими полицейскими, бургомистрами, пьянствовал. Под руководством Шибинского производились расстрелы людей, виновность которых перед родиной никем не была доказана. Значительная часть полицейских, принятая в отряд, продолжала полицейские традиции (пьянство, избиение населения). Зная об этом, Шибинский ничего не предпринимал, чтобы бороться с этим злом, наказывать виновных. Под руководством Шибинского отряд почти вовсе не занимался диверсионной работой».



Немцы открывали школы и требовали, чтобы в них учились все дети школьного возраста. Они опасались, что в противном случае ребята могут пополнить ряды уголовных преступников и партизан. Командование группы армий «Север» предупредило, что за непосещение школы детьми их родители будут подвергнуты штрафу до 100 рублей.


Пономаренко перечислил и другие «ошибки»:


«Неосновательные расстрелы и репрессии по отношению к населению. Проведение мобилизаций в партизанские отряды. Непорядочное отношение к женскому населению при расположении некоторых отрядов в деревнях. Недостаточная активность некоторых партизанских отрядов, продолжительное отсиживание, стремление избежать встречи с противником. Частое и неосновательное применение высшей меры наказания по отношению к провинившимся партизанам. Ограничение приема в партизанские отряды в связи с неимением у вступающего оружия…»



Никифор Захарович Коляда по кличке Батя, возглавлявший партизанские соединения на Смоленщине, стал одним из немногих командиров, подвергшихся репрессиям со стороны своих братьев-чекистов. Подполковник, партизанивший еще в Гражданскую войну, стал козлом отпущения за неудачное наступление Красной Армии на Западном направлении.



В сентябре 1942 года отряды Бати под натиском противника вышли на соединение с Красной Армией, несмотря на данный Центральным штабом партизанского движения категорический запрет партизанам выходить в советский тыл без специального разрешения Москвы. В октябре 1942 года Коляда был арестован, обвинен в невыполнении боевого приказа и отправлен на пять лет в ГУЛАГ, а в январе 1943-го в ведомстве Пономаренко составили на него прямо-таки убийственную характеристику:



«За время нахождения в партизанских отрядах (июнь — сентябрь 1942 года) бывший командир отрядов Коляда проявил себя исключительно с отрицательной стороны… Поставленные перед Колядой задачи не допускать переброски живой силы, техники, боеприпасов по большаку Смоленск — Духовщина — Белый по существу не выполнялись, если не брать отдельные малозначительные операции. Противник этот большак использовал почти беспрепятственно, чем укрепил свой участок фронта в районе Белый, Ржев, Сычевка».



Строго говоря, любую партизанскую бригаду или отряд без труда можно было обвинить в том, что они не сумели надежно блокировать тот или иной большак или железнодорожную магистраль. Ведь не случалось же такого, чтобы партизаны полностью парализовали переброску войск и грузов на том или ином участке железной или шоссейной дороги, а тем более в прифронтовой полосе, где всегда имелись немецкие регулярные войска.



Так в чем же крылась истинная причина падения Бати? Да в том, что Коляда, сам член партии с 1920 года, наплевательски относился к ее руководящим указаниям по организации партизанского движения и был действительно популярен среди смоленского населения. В мае 1942 года на приеме у члена Политбюро Андрея Андреевича Андреева Батя, согласно записи присутствовавшего при этом Пономаренко, произнес совсем уж крамольные слова: «Листовки, разбрасываемые обкомом, не имеют значения. Партийные органы себя дискредитировали. Отступление, эвакуация и т. д. подорвали веру народа в партийный орган. Сейчас надо разбрасывать листовки от имени лиц, завоевавших у народа уважение своей борьбой. Мои листовки, за моей подписью, в Смоленской области могли бы сыграть большую роль. Меня всюду знают». После такого высказывания судьба Никифора Захаровича была решена.



Но вот беда, об успехах Коляды уже успели раструбить в газетах — в связи с награждением партизанского командира орденом Ленина. После его ареста и осуждения пришлось вновь собирать журналистов и разъяснять, в чем провинился вчерашний герой. На этой встрече, состоявшейся в конце 1942 года, комиссар одного из соединений смоленских партизан Федор Никитич Муромцев заявил, в частности, следующее:


Не нравился Померанцеву и командир Троснянского партизанского отряда Кавардаев, бывший председатель районного ОСОАВИАХИМа:


«Молодой, но не боевой командир. За все время существования отряда лично не провел ни одной боевой операции. Авторитетом среди командиров не пользовался. Все время имел ненормальные отношения со своим комиссаром. В морально-бытовом отношении неустойчив, имел двух жен, пьянствовал».


Партизанские командиры удивительным образом сочетали соблюдение традиций шариата в плане многоженства с упорным нежеланием следовать запрету ислама на винопитие.

К партизанам бежали, надеясь на лучшую жизнь, причем многие забирали в лес своих жен и детей. «Подтягивались» за ними и другие родственники.

  1. Тил.

Тил без перебільшення ліг не жіночі плечі. Лише у сільському господарстві 80% працюючих складали жінки. Про неймовірно важкі, нелюдські умови життя свідчать наступні приклади з життя евакуйованих вглиб СРСР.

Рабочие, жившие в поселке Бурнаковка, не имели даже света. В ходе проверки жилищных условий ударника Кормушина, проживающего в поселке Молитовка, оказалось, что его семья из шести человек проживала в квартире площадью 26 кв. метров. В рамах были разбиты стекла, из печи шел дым, стены промерзли. Все дети болели. На 1-й площадке в доме № 23 проживал Л. В. Рульков с семьей из четырех человек. Площадь его комнаты составляла 18 кв. метров, из печной кладки внутрь нее шел дым, крыша протекала, штукатурка со стен отваливалась. Нередко муж и жена, неслыханное дело, жили в разных квартирах, так как ни в одной из них не было места для совместного проживания! [ ГУ ЦАНО, Ф. 2439, Д. 74, Л. 3, 29, 56.]

«На улицах каждый день дебоши и драки» Жизнь и досуг жителей Калининского поселка были организованы плохо. Руководству предприятия в разгар боев с бракоделами и «вредителями» было просто некогда заниматься «окультуриванием» народа. По вечерам в заводских поселках на всю округу разносился звон стаканов, грохот массовых драк и женские крики. Хуже всего дело обстояло в бараках, где поножовщина стала обыденным делом. Рабочие издевались над женщинами, избивали своих коллег — татар и чувашей. [ ГУ ЦАНО, Ф. 2439, Д. 46, Л. 16.]

Жизнь в бараках и общежитиях тоже была ужасной. Проведенное органами НКВД в марте 1943 г. обследование бараков № 37, 38, 36, 7, 26 и 18а, принадлежащих химическому заводу № 80, показало, что они «находятся в запущенном состоянии». Повсюду энкавэдэшники обнаружили «невероятную грязь» и холод. У большинства жильцов не то что мебели не было, отсутствовали даже кровати! Рабочие спали в верхней одежде и обуви прямо на грязном полу. Портянки сушить было негде, кипяченой воды в бачках не бывало. Горячую пищу рабочие получали только один раз в день, да и то плохого качества. В результате стремительно росло количество истощенных больных, доставляемых в медпункты в бессознательном состоянии. Только с 27 декабря по 1 февраля и только в цехе № 3 от голода умерли девять рабочих! [ ГОПАНО, Ф. 3, Оп. 1, Д. 3393, Л. 117.]

О бездушном обращении властей с рабочей силой, как со скотом, говорит следующий факт. В ноябре 1942 г. из Сухобезводненской исправительно-трудовой колонии в Дзержинск доставили 101 человека из числа освобожденных несовершеннолетних. При этом их своевременно не обеспечили ни жильем, ни постельными принадлежностями. Несколько дней подростки скитались по лестничным клеткам различных зданий и в конце концов были «размещены» в грязном неотапливаемом бараке с выбитыми стеклами. Молодежь, особенно учитывая время года, не оценила «романтики» и сразу же начала сбегать с завода. Только за один день 16 ноября с него дезертировали девять человек.

В докладе областного УНКВД в политотдел ГУМ НКВД СССР говорилось: «В женском бараке № 21а все жильцы работают в одну смену. Пробоев и замка в дверях нет. Комендант барака сделать запоры наотрез отказался. В результате в бараке происходят ежедневные кражи, о которых потерпевшие перестали заявлять в милицию. Никто из райкома ВКП(б), парткома и завкома завода № 80 по ночам бараки не посещает [эту фразу можно понять превратно — зачем это членам парткома посещать по ночам женский барак?]. Никакой партийно-массовой работы в бараках не проводится.

Нина Дёгтева вспоминала: «Конечно, я, девочка четырнадцати лет, не могла себе представить весь ужас разыгравшейся трагедии. Первый раз я это поняла 27 июня, когда из деревни Городищи, Больше-Мурашкинского района, провожали мужчин в армию. Сильные, рослые, здоровые русские мужики уходили на войну, а у каждого трое, четверо, пятеро детей. Жуткий стон стоял в деревне, ни один современный фильм не передает это, плач детей, жен, матерей. Сбор у колхозной конторы, путь от конторы до конца деревни нельзя передать словами, можно только сказать одно — отчаяние. В конце деревни дети, жены, родные вцепились в близких. Жуткий крик военного помог мужчинам уйти в никуда. Вот в этот день я ощутила страх перед войной».

В то же время сами эвакуированные часто вызывали чувство неприязни у местного, особенно сельского населения. Жены и родственники флотских и армейских офицеров, семьи чиновников в отличие от колхозников были хорошо материально обеспечены, носили модные платья и костюмы, от них пахло дорогими духами и импортным табаком. Вели они себя, подобно бывшим дворянам, надменно и высокомерно, на крестьянскую «челядь» смотрели свысока. И уж естественно, не хотели идти работать в колхоз.

Упоминавшийся выше секретарь обкома Гурьев жаловался в ЦК ВКП(б): «Эти семьи неработающих составляются из разных групп: часть жен начальствующего состава РККА и РКМФ, которые материально обеспечены, получая деньги за мужей по аттестатам; часть семей служащих, тоже материально обеспеченных, и есть такие, которые, хотя и не обеспечены материально, но уклоняются от работы в колхозах под разными предлогами — „никогда не работал в сельском хозяйстве“, „мне вреден физический труд“, „дайте работу в учреждении“ и т. д. Эта группа предпочитает работе хождение по учреждениям с требованиями обеспечить их питанием». [ Там же, Д. 2074, Л. 273.]

1   2   3   4   5   6   7   8

скачати

© Усі права захищені
написати до нас